[10] Футуризм, пропищавший жалобно о «заумном языке», раздавлен под самый корень достижениями в «Котике Летаеве». — Понятие «заумный язык» появилось в 1913 г. в работах футуристов (будетлян). Так, в статье «Новые пути слова» А. Крученых писал: «Ясное и решительное доказательство тому, что до сих пор слово было в кандалах, является его подчиненность смыслу, до сих пор утверждали: „мысль диктует законы слову, а не наоборот“.
Мы указали на эту ошибку и дали свободный язык, заумный и вселенский» (Цит. по кн.: «Трое. В. Хлебников. А. Крученых. Е. Гуро». СПб., Журавль, ‹1913›, с. 24).
В книге А. Крученых и В. Хлебникова «Слово как таковое» (М., ‹1913›), в частности, говорилось: «Живописцы будетляне любят пользоваться частями тел, разрезами, а будетляне речетворцы — разрубленными словами, полусловами и их причудливыми хитрыми сочетаниями (заумный язык). Этим достигается наибольшая выразительность. И этим именно отличается язык стремительной современности, уничтожившей прежний застывший язык...» (с. 12).
В той же книге (с. 9) авторы замечали: «Мы дали образец иного звуко- и словосочетания:
дыр бул щыл убещур скум вы со бу рл эз
(кстати, в этом пятистишии больше русского национального, чем во всей поэзии Пушкина)».
Подобные «творения» Есенин высмеял в шутливом экспромте, написанным по «заумному»:
Тар-ра-эль Си-лиу-ка Есх Кры чу чок Сесенин.
(Крученых А. Гибель Есенина — на обл.: «Драма Есенина». М., 1926, с. 11).
К «заумному языку» футуристов критически относился Андрей Белый. В статье «Жезл Аарона» он писал: «...Слишком раннее истечение звука слов из теплицы молчания только — «выкидыш», «недоносок»; такой «выкидыш» — футуризм; все убожество футуризма — в его появлении на свет до истечения сроков» («Скифы», сборник 1-й, 1917, 209).
«Заумному языку» футуристов Есенин противопоставляет умение Андрея Белого в романе зачерпнуть «словом то самое, о чем мы мыслим только тенями мыслей», стремление писателя как можно точнее передать чувство, движение мысли, найти им соответствующие ритм и звуковой образ.
[11] Макарий Желтоводский — Преподобный Макарий, игумен Троицкой Желтоводской обители близ Нижнего Новгорода; в Хронологическом списке русских святых указан как преподобный Макарий Унженский (1350—1444), так как последние годы своей жизни он провел в обители на берегу реки Унжи.
[12] ...снести такое же яйцо, какое несет «Кува — красный ворон»... — Кува — красный ворон — в мифах народов севера России — мудрый ворон, «участвовал» в сотворении мира. В произведении Н. А. Клюева «Беседный наигрыш. Стих доброписный» (1915) говорится:
Сказенец — не бабье мотовило,
Послесловье ж присловьем не станет,
А на спрос: «откуль» да «что в последки»
Нам програет Кува — красный ворон;
Он гнездищем с Громом поменялся,
Чтоб снести яйцо — мужичью долю.
[13] Они ‹горбатые слова›... «через мудрены вырезы» пройдут мурашами, в озере ходят щукой, в чистом поле оленем скачут, за тучами орлом летят... — ср. строки из былин «Волх Всеславьевич» и «Вольга и Микула». В первой былине говорится, как богатырь Волх (Вольх) со своей «дружиной хороброй» подошел «ко стене белокаменной» царства Индейского:
Крепка стена белокаменна...
Стоит подворотня дорог рыбий зуб,
Мудрены вырезы вырезаны,
А и только в вырезы мурашу пройти.
............................
Молодой Волх он догадлив был:
Сам обернулся мурашиком
И всех добрых молодцов мурашками,
Прошли они стену белокаменну...
Всех обернул добрыми молодцами...
(Былины. М., 1988, с. 32. Библиотека
русского фольклора)
В другой былине повествуется о том, как «молодой Вольга Святославович» стал «ростеть-матереть»:
Похотелося Вольге много мудрости:
Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,
Птицей-соколом летать ему под о́болока,
Серым волком рыскать да по чистым полям.
(там же, с. 41)
[14] ...Гете, не обладая швабским наречием, понимал Гебеля без словаря... — Гебель Иоганн Петер (1760—1826) — немецкий поэт и прозаик, автор стихотворений «Овсяный кисель», «Красный карбункул. Сказка», «Деревенский сторож в полночь» и некоторых других, переведенных в 1816—1831 гг. В. А. Жуковским.
Об «Овсяном киселе» В. А. Жуковский сообщал своему другу: «Это перевод из Гебеля, ‹...› он писал на швабском диалекте и для поселян. Но я ничего лучшего не знаю! Поэзия во всем совершенстве простоты и непорочности». (Полн. собр. соч. В. А. Жуковского. В 3-х т. Т. 1. СПб., 1906, с. XVIII).
В примечании к своему переводу «Овсяного киселя» Жуковский привел отзыв Гете о стихах Гебеля, где, в частности, говорится: «Милая простота наречия, избранного поэтом, весьма благоприятны его прекрасному, оригинальному таланту. Во всем, — и на земле и на небесах, — он видит своего сельского жителя; с пленительным простосердечием описывает он его полевые труды, его семейственные радости и печали; особенно удаются ему изображения времен дня и года; он дает души растениям...» (там же, с. 565—566). Писал Гебель, помимо швабского, и на других диалектах немецкого языка.
Как вспоминал И. В. Грузинов, однажды во время беседы о литературе Есенин сказал ему: «Я очень люблю Гебеля. Гебель оказал на меня большое влияние. Знаешь? Немецкий народный поэт» (Восп., 1, 364).
В статье «Ключи Марии» (1918) Есенин называет Гебеля среди художников слова, в которых жила «узловая завязь самой природы». В той же статье, говоря о произведениях, построенных на ангелическом образе, Есенин упоминает гебелевский «Ночной разговор» (видимо, ошибка памяти: стихотворения с таким названием у Гебеля нет; скорее всего, это стихотворение «Тленность. Разговор на дороге в Базель, в виду развалин замка Ретлера, вечером»; перевод В. А. Жуковского).
См. также: Дымшиц А. Сергей Есенин и... два немецких поэта. — Дымшиц А. Проблемы и портреты. М., 1972, с. 230—233. |