Сергей Есенин
 VelChel.ru
Биография
Хронология
Семья
Галерея
Стихотворения
Хронология поэзии
Стихи на случай. Частушки
Поэмы
Маленькие поэмы
Проза
Автобиографии
Статьи и заметки
  Ярославны плачут
  Отчее слово
  О «Зареве» Орешина
  Ключи Марии
Быт и искусство
  Вступление к сборнику «Стихи скандалиста»
  Предисловие
  Анкета журнала «Книга о книгах»
  В. Я. Брюсов
  Дама с лорнетом
  О резолюции ЦК РКП(б) о художественной литературе
  Ответ редакции «Новой вечерней газеты»
  ‹О сборниках произведений пролетарских писателей›
  Отрывки. Неоконченное
Письма
Фольклорные материалы
Статьи об авторе
Воспоминания
Коллективное
Ссылки
 
Сергей Александрович Есенин

Статьи, заметки, ответы на вопросы анкет » Быт и искусство

(Отрывок из книги «Словесные орнаменты»)


Сии строки я посвящаю своим собратьям по тому течению, которое исповедует Величию образа.

Собратьям моим кажется, что искусство существует только как искусство. Вне всяких влияний жизни и ее уклада.[1] Мне ставится в вину, что во мне еще не выветрился дух разумниковской школы[2], которая подходит к искусству, как к служению неким идеям.

Собратья мои увлеклись зрительной фигуральностью словесной формы, им кажется, что слова и образ — это уже все.[3]

Но да простят мои собратья, если я им скажу, что такой подход к искусству слишком несерьезный, так можно говорить об искусстве поверхностных напечатлений, об искусстве декоративном, но отнюдь не о том настоящем строгом искусстве, которое есть значное служение выявления внутренних потребностей разума.

Каждый вид мастерства в искусстве, будь то слово, живопись, музыка или скульптура, есть лишь единичная часть огромного органического мышления человека, который носит в себе все эти виды искусства только лишь как и необходимое ему оружие.

Искусство — это виды человеческого управления. Словом, звуками и движениями человек передает другому человеку то, что им поймано в явлении внутреннем или явлении внешнем. Все, что выходит из человека, рождает его потребности, из потребностей рождается быт, из быта же рождается его искусство, которое имеет место в нашем представлении.

Понимая искусство во всем его размахе, я хочу указать моим собратьям на то, насколько искусство неотделимо от быта и насколько они заблуждаются, увязая нарочито в тех утверждениях его независимости.

Виды искусства, как я уже сказал, весьма многообразны. Прежде чем подойти к искусству слова, подойдем к самому несложному и поверхностному искусству, искусству одежды человека, перенесемся мыслями хотя бы к нашей скифской эпохе.[4] Вспомним тавров, будинов и сарматов.[5]

Описывая скифов, Геродот[6] прежде всего говорит о их обычаях и одежде. Скифы носят на шеях гривны, на руках браслеты, на голову надевают шлем, накрываются сшитыми из конских копыт плащами, которые служат им панцирями. Нижняя одежда состоит из шаровар и коротких саков. Всматриваясь в это коротенькое описание, вы сразу уже представляете себе всю причинность обряда, и перед вами невольно встает это буйное, и статное, и воинственное племя. Вы уже сразу чувствуете, что гривна ему нужна для того, чтоб защитить от меча врага шею, шлемом они защищают череп, браслетом — кисть руки, плащ же охраняет его бока и спину.

Так же, как и в одежде, человек выявил себя своими требованиями и в музыке. Мы знаем, что мелодии родились так же, как щит и оружие.

Действие музыки, главным образом, отражается на крови. Звуки как-то умеют и беспокоить и усмирять ее. Эту тайну знали как древние заклинатели змей, играющие на флейтах, так бессознательно знают ее и по сей день наши пастухи, играя на рожке коровам. Недаром монголы говорят, что под скрипку можно заставить плакать верблюда. Звуки умеют привязывать и развязывать, останавливать и гнать бурей. Все это уже известно давно, и на этом давно уже построены определения песен героических, эпических, надгробных и свадебных.

Подходя к слову, мы также видим, что значение его одинаково с предыдущими видами требований человека.

Слова — это образы всей предметности и всех явлений вокруг человека; ими он защищается, ими же и наступает. Нет слова беспредметного и бестелесного, и оно так же неотъемлемо от бытия, как и все многорукое и многоглазое хозяйство искусства. Даже то искусство одежды, музыки и слова, которое совсем бесполезно, все-таки есть прямой продукт бытовых движений. Оно попутчик быта.

Что такое теперешние ожерелья, перстни и браслеты, как не сколок с воинственных лат наших далеких предков? Что такое чувствительные романсы, вгоняющие в половой жар и в грусть девушек и юношей, как не действие над змеей или коровой? И что такое слова, как не синие трупики обстановочных предметов первобытного человека? Нет, быт и искусство неотделимы. Фигуры — это уже быт, а искусство есть самая яркая фигуральность.

Собратья мои не признают порядка и согласованности в сочетаниях слов и образов.[7] Хочется мне сказать собратьям, что они не правы в этом.

Жизнь образа огромна и разливчата. У него есть свои возрасты, которые отмечаются эпохами. Сначала был образ словесный, который давал имена предметам, за ним идет образ заставочный, мифический, после мифического идет образ типический, или собирательный, за типическим идет образ корабельный, или образ двойного зрения, и, наконец, ангелический, или изобретательный, о которых нам отчасти пришлось говорить в нашей книге «Ключи Марии».

Пример словесного образа таков. Сначала берем образ без слова. Перед нами неотчеканенные массы звуков пчелы:

У-У-У-У,
бу-бу-бу.

Перед сознанием человека встает действие, которое определяется звуком «бу»; предмет пойман в определение и уже неподвижен, определение это есть образ слова.

Образ заставочный, или мифический, есть уподобление одного предмета или явления другому:

Ветви — руки,
сердце — мышь,
солнце — лужа.

Мифический образ заключается и в уподоблении стихийных явлений человеческим бликам.

Отсюда Даждьбог[8], дающий дождь, и ветреная Геба, что

Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.[9]

На нем построены все божественные фигуры, а также именные клички героев у дикарей: «Пятнистый Олень», «Красный Ветер», «Сова», «Сычи», «Обкусанное Солнце» и т. д.

Типический образ, или собирательный, есть образ сумм внешних или внутренних фигур при человеке. Внешний образ: «нос, что перевоз». Внутренний образ:

Тверд, как камень.
Блудлив, как ветер.

Корабельный образ, образ двойственного положения:

Взбрезжи, полночь, луны кувшин
Зачерпнуть молока берез.[10]

Он очень родственен заставочному с тою лишь разницей, что заставочный неподвижен. Этот же образ имеет вращение.

Образ ангелический, или изобретательный, есть воплощение движения или явления, так же как и предмета, в плоть слова. На чувстве этого образа построена вся техническая предметная изобретательность, а также и эмоциональная. Образ предметного ангелизма: ковер-самолет и аэроплан, перо жар-птицы и электричество, сани-самокаты и автомобиль. На образе эмоционального ангелизма держатся имена незримого и имматериального, когда они, только еще предчувствуемые, облекаются уже в одежду имени, например, чувство незримой страны «Инония»[11], чувство незримого и неизвестного прихода, как-то: «Гость чудесный».

Итак, подыскав определения текучести образов, уложив их в формы, для них присущие, мы увидим, что текучесть и вращение их имеет согласованность и законы, нарушения которых весьма заметны.

Вся жизнь наша есть не что иное, как заполнение большого, чистого полотна рисунками.

Сажая под окошком ветлу или рябину, крестьянин, например, уже делает четкий и строгий рисунок своего быта со всеми его зависимостями от климатического стиля. Каждый шаг наш, каждая проведенная борозда есть необходимый штрих в картине нашей жизни.

Смею указать моим собратьям, что каждая линия в этом рисунке строго согласуется с законами общего. Климатический стиль нашей страны заставляет меня указать моим собратьям на то, насколько необходимы и непреложны эти законы. Собратья мои сами легли черточками в этот закон и вращаются так, как им предназначено. Что бы они ни говорили в противовес, сила останется за этим так же, как и за правдой календарного абриса в хозяйственном обиходе нашего русского простолюдина.

Северный простолюдин не посадит под свое окно кипариса, ибо знает закон, подсказанный ему причинностью вещей и явлений. Он посадит только то дерево, которое присуще его снегам и ветру.

Вглядитесь в календарные изречения Великороссии, там всюду строгая согласованность его с вещами и с местом, временем и действием стихий. Все эти «Марьи зажги снега, заиграй овражки»[12], «Авдотьи подмочи порог»[13] и «Федули сестреньки»[14] построены по самому наилучшему приему чувствования своей страны.

У собратьев моих нет чувства родины[15] во всем широком смысле этого слова, поэтому у них так и несогласовано все. Поэтому они так и любят тот диссонанс, который впитали в себя с удушливыми парами шутовского кривляния ради самого кривляния.

У Анатоля Франса есть чудный рассказ об одном акробате[16], который выделывал вместо обыкновенной молитвы разные фокусы на трапеции перед Богоматерью. Этого чувства у моих собратьев нет. Они ничему не молятся, и нравится им только одно пустое акробатничество, в котором они делают очень много головокружительных прыжков, но которые есть не больше, не меньше как ни на что не направленные выверты.

Но жизнь требует только то, что ей нужно, и так как искусство только ее оружие, то всякая ненужность отрицается так же, как и несогласованность.

‹1920›

Примечания

Быт и искусство (Отрывок из книги «Словесные орнаменты») — первая публикация в журнале «Знамя», М., 1921, № 9 (11), май, стб. 78—82.

Датируется 1920 г. на основании следующих фактов:

  1. В «Заявлении», адресованном в Отдел Печати Моск. Совета рабочих и крестьянских депутатов на имя Н. С. Ангарского, Есенин просил выдать ему разрешение на печатание нескольких книг, в том числе книги «Словесная орнаментика» (объемом 3 печатных листа, тиражом 3000 экз.). В примечаниях к «Заявлению» Есенин, в частности, указывал: «„Словесная орнаментика“ необходима как теоретическое показание развития словесных знаков, идущих на путь открытия невыявленных возможностей человека». В тех же примечаниях отмечалось: «Бумага для книг имеется». «Заявление» датируется до 18 февраля 1920 г. Книга «Словесная орнаментика» из печати не выходила.
  2. 5 октября 1920 г. газета «Известия ВЦИК...» в разделе «В театрах» сообщала: «В клубе поэтов... 8-го ‹октября› — доклад Есенина „Словесная орнаментика“».
  3. В журн. «Знамя» (М., 1920, № 3—4 (5—6), май-июнь, с. 42) появилась статья В. Шершеневича «Слово-гранильня (Об имажинизме)». В примечании сообщалось: «К оценке „имажинизма“ „Знамя“ вернется в одном из ближайших номеров».

Статья Есенина, опубликованная через четыре номера после статьи В. Шершеневича, возвращала читателя к теме имажинизма и, скорее всего, подразумевалась в редакционном примечании журнала.

[1] Собратьям моим кажется, что искусство существует только как искусство. Вне всяких влияний жизни и ее уклада. — Ср.: В. Шершеневич: «Поэты никогда не творят того, „что от них требует жизнь“. П. ч. жизнь не может ничего требовать. Жизнь складывается так, как этого требует искусство, п. ч. жизнь вытекла из искусства». (Шершеневич В. 2×2=5. М., 1920, с. 12—13); А. Мариенгоф: «Не искусство боится жизни, а жизнь боится искусства, т. к. искусство несет смерть и, разумеется, не мертвому же бояться живого» (Мариенгоф А. Буян-Остров. Имажинизм. М., 1920, с. 5).

[2] ...во мне еще не выветрился дух разумниковской школы... — Речь идет о влиянии идейно-эстетических взглядов Иванова-Разумника (псевд. Иванова Разумника Васильевича, 1878—1946) на духовную жизнь Есенина в период их общения в 1916—1918 гг. (подробнее см. комментарий к стихотворению «Осень»).

[3] ...им ‹собратьям по течению› кажется, что слова и образ — это уже все. — Ср.: В. Шершеневич: «Лозунги имажинистической демонстрации: образ, как самоцель. Образ, как тема и содержание» (2×2=5, с. 18); А. Мариенгоф: «Одна из целей поэта — вызвать у читателя максимум внутреннего напряжения. Как можно глубже всадить в ладони читательского восприятия занозу образа» (Буян-Остров, с. 11—12); А. Авраамов: «Слово себе давлеет образно, ритмически, фонетически» (Воплощение. Есенин — Мариенгоф. М., 1921, с. 10). И. Грузинов: «Основное в поэзии — композиция образов. Весь прочий материал поэзии — евфонию, ритм — мы считаем второстепенным, подчиненным композиции образов» (Имажинизма основное, М., 1921, с. 7.).

[4] ...к нашей скифской эпохе. — эпохе объединения древних народов в Северном Причерноморье во главе со скифами (VII в. до н. э. — III в. н. э.). В IV в. до н. э. они создали Скифское государство. В III в. н. э., после разгрома готами, скифы растворились среди других племен.

[5] Вспомним тавров, будинов и сарматов.Тавры — древнейшее население южной части Крыма (Таврии), XI в. до н. э. — IV в. н. э. С I в. н. э. смешались с соседними племенами (тавро-скифы и др.); будины — кочевые племена на территории между Днепром и Волгой (1-е тыс. до н. э.); сарматы — кочевые скотоводческие племена, в VI-IV вв. до н. э. жили на территории от реки Тобол до Волги. В III в. до н. э. вытеснили скифов из Северного Причерноморья, в IV в. н. э. были рагромлены гуннами.

[6] Описывая скифов, Геродот... — Имеется в виду «История греко-персидских войн» древнегреческого ученого Геродота (ок. 485—425 гг. до н. э.), прозванного «отцом истории». Рассказывая в IV книге «Истории» о походе персидского царя Дария I на скифов, Геродот касается происхождения скифов, их верований и нравов (см. Геродот. История в девяти книгах. Т. I, кн. I-IV, М., 1885, с. 297—342; новейшее издание: Геродот. История в девяти книгах. М., 1972).

[7] Собратья мои не признают порядка и согласованности в сочетаниях слов и образов. — Ср.: В. Шершеневич: «Стихотворение не организм, а толпа образов; из него без ущерба может быть вынут один образ или вставлено еще десять»; «В „нет никаких законов“ — главный и великолепный закон поэзии»; «Все дороги ведут в Рим — грамматика должна быть уничтожена... Поломка грамматики, уничтожение старых форм и создание новых, аграмматичность, — это выдаст смысл с головой в руки образа» (2×2=5, с. 15, 36, 43, 44); А. Мариенгоф: «Музыкальность — одно из роковых заблуждений символизма...» (Буян-Остров, с. 17).

[8] Даждьбог — см. примеч. [53] к статье «Ключи Марии».

[9] Громокипящий кубок с неба... — из последней строфы стихотворения Ф. И. Тютчева «Весенняя гроза» (1828, 1854):

Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.

[10] Взбрезжи, полночь, луны кувшин... — из стихотворения Есенина «Хулиган» (1919).

[11] «Инония» — иная страна, страна счастья (см. «маленькую» поэму Есенина «Инония» и коммент. к ней).

[12] ...«Марьи зажги снега, заиграй овражки»... — из народного земледельческого календаря (день Марии Египетской — 14 апреля н. ст.).

[13] ...«Авдотьи подмочи порог»... — из народного календаря (день Евдокии — 14 марта н. с.). Ср.: «Евдокии — подмочи порог» (Даль В. Пословицы русского народа. М., 1957, с. 875). «Евдокия — замочи подол. Евдокия — замочи подол — под порогом мокро» (Ермолов А. С. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. Т. I, Пб., 1902, с. 152).

[14] ...«Федули сестреньки» — из народного календаря (день Агафьи и Федульи — 18 февраля н. с.).

[15] У собратьев моих нет чувства родины... — Ср.: В. Шершеневич: «Национальная поэзия — это абсурд, ерунда; признавать национальную поэзию это то же самое, что признавать поэзию крестьянскую, буржуазную и рабочую. Нет искусства классового и нет искусства национального ‹...›. Можно прощать национальные черты поэта (Гоголь), но любить его именно за это — чепуха» (Шершеневич В. Кому я жму руку. ‹М., 1921›. На обл.: Шершеневич жмет руку кому).

[16] У Анатоля Франса есть чудный рассказ об одном акробате... — Имеется в виду рассказ французского писателя Анатоля Франса (1844—1924) «Le jongleur de Notre-Dame». Публикации русских переводов: Акробат. Пер. А. и Е. Герцык. — В кн.: Франс А. Рассказы. М., 1906., Жонглер святой девы. Пер. Ю. Бромлей. — В кн.: Франс А. Перламутровый ларчик. М., 1907., Жонглер Богоматери. Пер. А. И. Куприна. — В кн.: Франс А. Рассказы, СПб., 1909., Простое сердце. Пер. Ан. Анненского. — В кн.: Франс А. Перламутровый ларец. СПб., 1911 и др.

Алфавитный указатель: А   Б   В   Г   Д   Е   Ж   З   И   К   Л   М   Н   О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Э   Ю   Я   #   

 
 
    Copyright © 2024 Великие Люди  -  Сергей Есенин