Г. А. ПАНФИЛОВУ
Ноябрь 1912 г. Москва
Дорогой Гриша!
Извини, что так долго не отвечал. Был болен, и с отцом шла неприятность. Теперь решено. Я один. Жить теперь буду без посторонней помощи. После пасхи, как сказал мне дядя, еду в Петербург в имение, которое недалеко находится от Финляндии и где живет он сам.[1] Эх, теперь, вероятно, ничего мне не видать родного. Ну что ж! Я отвоевал свою свободу. Теперь на квартиру к нему я хожу редко. Он мне сказал, что у них «мне нечего делать». Черт знает, что такое: в конторе жизнь становится невыносимее. Что делать?
Пишу письмо, а руки дрожат от волненья. Еще никогда я не испытывал таких угнетающих мук.
Грустно... Душевные муки
Сердце терзают и рвут,
Времени скучные звуки
Мне и вздохнуть не дают.
Ляжешь, а горькая дума
Так и не сходит с ума...
Голову кружит от шума,
Как же мне быть... и сама
Моя изнывает душа.
Нет утешенья ни в ком,
Ходишь едва-то дыша,
Мрачно и дико кругом.
Доля, зачем ты дана!
Голову негде склонить,
Жизнь и горька и бедна,
Тяжко без счастия жить. [2]Гриша, в настоящее время я читаю Евангелие и нахожу очень много для меня нового... Христос для меня совершенство. Но я не так верую в него, как другие.[3] Те веруют из страха: что будет после смерти? А я чисто и свято, как в человека, одаренного светлым умом и благородною душою, как в образец в последовании любви к ближнему.[4]
Жизнь... Я не могу понять ее назначения, и ведь Христос тоже не открыл цель жизни.[5] Он указал только, как жить[6], но чего этим можно достигнуть, никому не известно. Невольно почему-то лезут в голову думы Кольцова:
«Мир есть тайна Бога,
Бог есть тайна мира». [7]Да, однако, если это тайна, то пусть ей и останется. Но мы все-таки должны знать, зачем живем, ведь я знаю, ты не скажешь: для того, чтобы умереть. Ты сам когда-то говорил: «А все-таки я думаю, что после смерти есть жизнь другая». Да, я то же думаю,[8] но зачем она, жизнь? Зачем жить? На все ее мелочные сны и стремления положен венок заблуждения, сплетенный из шиповника. Ужели так и невозможно разгадать.
Кто скажет и откроет мне,
Какую тайну в тишине
Хранят растения немые.
И где следы творенья рук,
Ужели все дела святые,
Ужели всемогущий звук
Живого слова сотворил.
Из «Смерти», начатой мною.[9]
Пока и до свидания.
Примечания
14. Г. А. Панфилову. Ноябрь 1912 г. — публикация: Есенин 5 (1962), с. 94—96 (с неточностями и с неверной датой).
Печатается по автографу (Российская государственная библиотека), имеющему помету адресата: № 13.
Датируется предположительно с учетом указанной пометы, а также слов из письма 11 (от 14 окт. 1912): «Живу я в конторе Книготоргового т-ва „Культура“. Но живется плохо...», как бы продолжением которых служит фраза наст. письма: «...в конторе жизнь становится невыносимее». Не исключено, что оно написано раньше, чем письмо 13. Впервые о передатировке этого письма (с 1913 на 1912 год) см.: С. И. Субботин «О датировке писем Есенина 1911—1913 годов», с. 416—417.
[1] После пасхи, как сказал мне дядя, еду ~ в имение ~ недалеко ~ от Финляндии и где живет он сам. — И. Ф. Титов, брат матери Есенина, был управляющим ревельской нефтебазой и имел собственный дом: Есенин 5 (1962), с. 309—310. Поездка в Прибалтику не состоялась.
[2] Грустно... Душевные муки ~ Тяжко без счастия жить. — Поскольку комментируемое письмо до сих пор считалось написанным в 1913 г., это стихотворение датировалось: ‹1913› (последняя публикация с этой датой — «Грустно... Душевные муки...»). Теперь можно считать установленным, что оно написано не позднее нояб. 1912 г.
[3] Христос для меня совершенство. Но я не так верую в него, как другие. — Здесь прослеживается связь с рекомендацией Л. Толстого: «Каждый человек должен сам устанавливать свое отношение к миру и Богу» (Круг чтения, 1, 36; выделено автором).
[4] Те веруют из страха: что будет после смерти? А я ~ как образец в последовании любви к ближнему — Ср.: «Люди спрашивают: что будет после смерти? На это надо ответить так: если ты точно не языком, а сердцем говоришь: да будет воля Твоя, как на земле, так и на небе, то есть как во временной этой жизни, так и во вневременной, и знаешь, что воля Его есть любовь, то тебе и нечего думать о том, что будет после смерти» (Путь жизни 1911, с. 472). Судя по последующим размышлениям Есенина, такой ответ Л. Толстого на поставленный вопрос не мог его удовлетворить.
[5] Жизнь... Я не могу понять ее назначения, и ведь Христос тоже не открыл цель жизни. — Возможно, это отклик на слова Л. Толстого: «По ложному учению, жизнь в этом мире — зло, благо же достигается только в будущей жизни.
По истинному христианскому учению, цель жизни — благо, и благо это получается здесь.
Истинное благо всегда в наших руках. Оно, как тень, следует за доброй жизнью» (Путь жизни 1911, с. 485).
[6] Он указал только, как жить... — Очевидно, имеются в виду «заповеди: не прелюбодействуй; не убивай; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца твоего и матерь твою» (Лука, XVIII, 20).
[7] «Мир есть тайна Бога,
Бог есть тайна мира». —
Строки из стихотворения А. В. Кольцова «Поэт (Дума)» (1840), цитированные по памяти: у автора вместо «тайна мира» — «тайна жизни» (Кольцов 1911, с. 137).
[8] «...после смерти есть жизнь другая». Да, я то же думаю... — Ср. с заголовком первой части раздела «После смерти» книги Л. Толстого «Путь жизни»: «Плотская смерть не конец жизни, а только перемена» (Путь жизни 1911, с. 466), а также с одним из афоризмов этого раздела: «Каждый чувствует, что он не ничто, в известный момент вызванное к жизни кем-то другим. Отсюда его уверенность, что смерть может положить конец его жизни, но отнюдь не его существованию» (Путь жизни 1911, с. 468).
[9] Из «Смерти», начатой мною — Полный текст названного произведения неизвестен. Его дату (см. «Заметает пурга белый путь...») также следует изменить (вместо ‹1913› — ‹1912›). |
