И. М. МАЙСКОМУ
Вторая половина июня — июль 1924 г. Ленинград
Дорогой Иван Михайлович, выручай! Не выпускают. Пришли 100 рублей. Сергей.
Примечания
159. И. М. Майскому. Вторая половина июня — июль 1924 г. — публикация в журнале «Знамя», М., 1965, № 7, июль, с. 209, в составе мемуарного очерка И. М. Майского «Семь номеров».
Печатается по тексту первой публикации. Местонахождение подлинника неизвестно.
Датируется временем встреч Есенина с адресатом в 1924 г. (см. ниже).
И. М. Майский вспоминал, как летом 1924 г. Есенин «появился в редакции „Звезды“ ‹мемуарист был тогда главным редактором журнала›. Я посмотрел на него и ахнул: передо мной стоял красивый юноша, „как денди лондонский одет“... Изящный летний костюм, прекрасные желтые ботинки, модная панама на голове, волосы напомажены и издают какое-то изысканное благоухание...
— Вот привез вам кое-что, — начал Есенин, — но еще не совсем отделано... Поработаю несколько дней здесь, в Ленинграде... Потом принесу.
Действительно, примерно через неделю Есенин, все такой же великолепный, снова появился в редакции и несколько торжественно протянул мне довольно толстую рукопись. Я развернул и прочитал в заголовке „Песнь о великом походе“. ‹...›
Поэма Есенина мне очень понравилась, и я сразу же сказал:
— Пойдет в ближайшем номере.
Есенин весь как-то просветлел, а потом... сразу же попросил заплатить ему гонорар. Я согласился. С какой-то почти детской резвостью Есенин побежал в кассу за получением денег, вернулся в редакцию и долго благодарил меня за „отзывчивость“.
Прошло несколько дней. Есенин не появлялся. Однажды я сидел в редакции и правил какую-то рукопись. Вдруг дверь отворилась, и в мой кабинет, нерешительно озираясь, вошел странный человек. По лицу, манерам, костюму видно было, что незнакомец не имеет никакого отношения к литературному миру. Уставившись на меня, он спросил хриплым голосом:
— Как бы мне повидать тут товарища Майского?
— Я именно и есть товарищ Майский, — ответил я. — А в чем дело?
— Я вам записку принес. — И незнакомец передал мне клочок смятой и грязной бумаги.
Я разгладил записку. На ней почерком Есенина было написано ‹далее следует текст комментируемого письма›.
Я невольно вскипел.
— Где он сейчас находится? — накинулся я на человека, принесшего записку.
— Там... — ответил он и как-то неопределенно махнул в сторону рукой.
Я подверг посланца тщательному допросу и в конце концов выяснил, что Есенин сидит в одном из притонов, которые в те нэповские времена еще существовали в Ленинграде, что он там пропился и задолжал и что „хозяйка“ притона не выпускает его, пока он не расплатится.
Отправлять сто рублей (тогда это была крупная сумма) с этим подозрительным типом я не считал возможным. Однако действовать надо было быстро. Я тут же, в Ленгизе, раздобыл необходимые деньги, забрал с собой одного из служащих, отличающегося высоким ростом и большой физической силой, и скомандовал посланцу Есенина:
— Вези нас туда!
Посланец был явно смущен, но не решился ослушаться. Мы взяли на Невском извозчика и спустя полчаса входили в большой полутемный зал с плюшевой мебелью и какими-то золотыми разводами на стенах. Едва мы переступили порог, как из угла ко мне бросился Есенин. Но в каком виде! На нем была какая-то пестрая рубашка, белые кальсоны и тапочки на босу ногу. Волосы взъерошены, лицо бледное и испитое.
— Ну, слава богу, вы приехали! — воскликнул Есенин. — Я не смел вас просить об этом.
Появилась „хозяйка“ с громким голосом и крепкими кулаками. За ней шел высокий мужчина, похожий на трактирного вышибалу.
Я объяснил „хозяйке“ цель нашего визита. С льстивой улыбкой она заявила, что не будет иметь никаких претензий к „Сереже“, как только он уплатит „долг чести“. Так именно и сказала: „долг чести“. Я мысленно выругался, но что было делать?
Несколько минут спустя Есенин ехал со мной на извозчике. На нем был затрепанный костюм с чужого плеча — узкий и короткий, который соблаговолила дать ему „хозяйка“. Мне очень хотелось сказать Есенину то, чего он заслуживал, но я взглянул на него и не решился...
Горячая волна захлестнула мою душу: я чувствовал к нему и тревожную любовь, и острую боль. Мне был бесконечно дорог этот бледный, осунувшийся юноша, в котором так ярко горел большой, искрометный талант...
Я высадил Есенина у дома, где жили его друзья, и вернулся в редакцию.
Больше Есенина я не встречал» (журн. «Знамя», 1965, № 7, июль, с. 209—210).
|
