Письма » Бальзамовой М. П., 26 января 1913 г.

Здравствуй, Маня!

Глубоко благодарю тебя за твое письмо. Маня, я не виновен совершенно в нашем периоде молчания. Ты виновата кругом. Я тебе говорил когда-то, что я, думаю, приношу людям, которые меня окружают, несчастие, а потому или я их покидаю, или они меня. Я подумал, что я тебе причинил боль, а потому ты со мной не желаешь иметь ничего общего. С тяжелой болью я перенес свои волнения. Мне было горько и обидно ждать это от тебя. Ведь ты говорила, что никогда меня не бросишь. Ты во всем виновна, Маня. Я обиделся на тебя и сделал великую для себя рану.

Я разорвал все твои письма,^[1] чтобы они более никогда не терзали мою душу. Ведь ты сама понимаешь, как тяжело переносить это. Но виновата ты. Я не защищаю себя, но все же ты, ты виновная. Прости меня, если тебе обидно слышать мои упреки, ведь это я любя. Ты могла ответить Панфилову, и то тогда ничего бы не было. Долго не получая письма, я написал ему, что между тобой и мной все кончено.^[2] (Я так думал.) Он выразил глубокое сожаление в следующих словах: «Неужели и она оказалась такой же бездушной машиной, жаль, Сережа, твои ошибки». При том просил объяснения причины, я ему по сие время не отвечал.^[3] В это время наша дружба с ним еще более скрепилась, переписка у нас участилась.^[4] Мы открывали все, все, что только чувствовали, друг перед другом. Помню, он мне сказал на мое письмо, в котором я ему писал^[5]: «И скучно и грустно, и некому руку подать» (Лермонтов), — он ответил продолжением и сказал еще: «Чего мы ждем с тобою, друг; время-то не ждет, можно с громадным успехом увязнуть в мире житейской суеты и разврата. „А годы проходят, все лучшие годы“^[6] (Лер<монтов>)». Потом мы разбирали Великого идеалиста Пырикова, нашего друга, который умер 18 лет, 912 г. июня месяца.^[7] Он стал жертвой семьи и деспотизма окружающих. Умер от чахотки.

Очень удачно я его написал в экономическом отношении (черновик — 10 листов больших, и 10 листов беловых написал), только уж очень резко я обличал пороки развратных людей мира сего.

Надеюсь на тебя, как на друга и даже больше чем друга (если не понравится, то я не буду тебя считать больше друга, потому что это = + равенству и единству), что ты мне все простишь, и мы снова будем жить по-прежнему и даже должны лучше.

На конверте:

Примечания

17. М. П. Бальзамовой. 26 января 1913 г. — публикация в журнале «Москва», 1969, № 1, с. 218 (с сокращениями и с неверной датой); полностью — ЕиС, с. 263—264, с ориентировочной датой: «Начало 1913 г.».

Печатается по автографу (Государственный музей-заповедник С.А.Есенина (с. Константиново Рязанской обл.)).

Датируется по почтовому штемпелю на конверте: «Москва. 26.1.13. 54-е гор. почт. отдел.». Принадлежность конверта данному письму установлена по сопоставлению содержания последнего с письмами 13 и 18 и подтверждена совпадением характера почерка письма и надписи на конверте (см. также: Субботин-97, с. 412—413). Кроме того, для писем 17 и 18 существует дополнительное доказательство правильности атрибуции конвертов, им соответствующих. Во-первых, оба они (в отличие от всех остальных ранних писем Есенина) написаны не на обычной почтовой бумаге, а на бумаге английского производства с водяным знаком, содержащим букву S внутри овала, из которого исходит четыре спиралеобразных линии, расположенные симметрично; ниже знака — «Four Eagles MUI / 1842». Во-вторых, листы бумаги с письмом 17 и с письмом 18 перед помещением в конверты складывались по-разному: первый — вшестеро, а второй — вчетверо, что полностью соответствует размерам конвертов с почтовыми штемпелями 26.1.13 (137×80 мм) и 9.2.13 (140×110 мм). Первая правильная датировка — Письма, 22.

^[1] Я разорвал все твои письма... — Об уничтожении писем Бальзамовой Есенин еще раньше писал Г. Панфилову (см. письмо 13).

^[2] ...я написал ему, что между тобой и мной все кончено... — Речь идет о письме 13.

^[3] Он ~ просил объяснения причины, я ему по сие время не отвечал — То есть не отвечал на этот вопрос. Возможно, именно этого ответа требовал Г. Панфилов от Есенина в дек. 1912 г. Ср.: «... стыдны для тебя такие шаблонные требования, как Бальзамова...» (письмо 16).

^[4] В это время ~ переписка у нас участилась — Из писем Есенина этого времени (которые, судя по всему, должны были быть обозначены адресатом под №№ 10—15) сохранилось только два — письма 13 и 14, причем первое из них — лишь частично.

^[5] ...мое письмо, в котором я ему писал... — Далее пересказывается одно из неизвестных писем Есенина Панфилову.

^[6] «И скучно и грустно ~ А годы проходят, все лучшие годы» — Из стихотворения М. Ю. Лермонтова «И скучно, и грустно, и некому руку подать...» (1840) (Лермонтов М. Ю. Сочинения. Изд. 5-е. М.: А. С. Панафидина, 1912, стб. 139).

^[7] ...мы разбирали Великого идеалиста Пырикова, нашего друга, который умер 18 лет, 912 г., июня месяца — На самом деле Д. Пыриков умер 17 мая 1912 г. (справка архива отдела записи актов гражданского состояния администрации Рязанской области от 24.11.1994 г. № 1025, выданная по запросу Н. Д. Чистякова; см. об этом: Чистяков Н. Королева у плетня. [Орехово-Зуево], 1996, с. 29). Письма Есенина о Пырикове 1912 г. также неизвестны; сохранилось только стихотворение «На память об усопшем. У могилы» (см. письмо 9), написанное под впечатлением смерти друга.

^[8] «Пророк» мой кончен... — Замысел этого произведения возник у Есенина еще летом 1912 г. (см. письмо 8); 21 окт. того же года он сообщил М. Бальзамовой: «Начал драму „Пророк“» (см. письмо 12). Текст драмы неизвестен.