Письма » Вержбицкому Н. К., 6 марта 1925 г.

Дорогая дадя Коля!^[1]

Вот я и в Москве.^[2] Как доехал — черт знает как. Купили билеты, Федя^[3] взял их в карман и остался. Вещи его я привез, сдал брату, а самого не вижу. Проехать в первый раз помогло имя.

Душа моя! Я буду здесь недолго. Переведу себе деньги в банк, чтоб не заниматься разыскиваниями, и приеду на Кавказ.^[4]

О твоих делах вот что: всех поднял на ноги. Для библ<иотеки> у Кольцова не подойдет по коммерч<еским> соображ<ениям>, а в самом журнале пойдет.^[5] Как и что, выясню после. С «Прожектором» тоже говорил.^[6] Там устроит Казин.

Ну и вот... Всё как было. Перегорело, перебесилось и всё осталось на своем месте, только прибавляется одним редактором больше в лице пишущего эти строки.^[7]

Тебе от этого не хуже, а мне... Сделаю просто альманахом,^[7-2] ибо торчать здесь не намерен.

На днях покупаю сестрам квартиру.^[8]

Дела мои великолепны, но чувствую, что надо бежать, чтоб еще сделать что-нибудь.

Старик! Ведь годы бегут, а по заповеди так: 20 дней пиши, а 10 дней кахетинскому. Здесь же пойдут на это все 30.

Сегодня Галя не пускает меня ни на улицу, ни к телефону.

Вчера была домашняя пирушка. Пильняк, Воронский, Ионов, Флеровский, Берзина, Наседкин, я и сестра.^[9] Нарезались в доску. Больше всего, конечно, мы с Ионовым.^[10] Он куда-то убежал, а меня поймали. Я очень беспокоился, но сегодня он позвонил и сказал, что едет в Ленинград. Дня через три вернется.^[11] Он предлагает мне журнал издавать у него, но я решил здесь, все равно возиться буду не я, а Наседкин.^[12] Мне, старик, жалко время. Я ему верю и могу подписывать свое имя, не присутствуя.

Воронский в «Кр<асной> нови».^[13] Поэма моя идет там.^[14] Потом вот что: Наседкин ред<актор> журн<ала> «Город и деревня». Присылай, что имеешь, на Галю.^[15] Он что-то прихлыстывает за Катькой и не прочь сделаться зятем, но сестру трудно уломать.^[16]

Галя милая по-прежнему большой друг и большая заботница.

Книги моей^[17] здесь нет. Скажи Вирапу, что он с распространением хреновину загибает. Потом пусть пришлет 150 руб., о которых мы с ним говорили.^[18] Это принцип.

Ну как «Заря»? Передай Мише большой привет и любовь.^[19] Очень он и очень хороший, умный и при уме добрый. Вардин должен уехать в Баку на место Чагина, но заболел дипломатической болезнью. Был у меня, и очень грустный.^[20]

Позвоночник ему таки сломали. «На посту» прогорело в пух и прах.^[21] Пильняк спокойный^[22] уезжает в Париж. Я думаю на 2 месяца съездить тоже, но не знаю, пустят или не пустят.^[23] Жорж не в Казани, а в Костроме. Всё бросил и печатает роман и повесть в «Нов<ом> мир<е>».^[24] Присылай туда. Я сказал. Ред<акторы> свои.^[25] Дядя^[26] и Гладков.

Ну вот и всё. Напишу обстоятельно с результатами после.^[27]

Обними Зосю^[28] и поцелуй ей руку. У меня самые светлые воспоминания о ней.

Жоржику скажи, что я ем хлеб «чорний, чорний», такой, какого в Тифлисе нет.^[29] Вчера приехала моя мать, я в семье, счастлив до дьявола. Одно плохо, никуда не пускают. Но по их соображениям... может быть, и лучше. Нужно держать марку остепенившегося.^[30]

Целую тебя, старик, а Жоржику скажи, пусть он мне напишет.^[31] Я сказал сестре и Гале, чтоб они телеграфом выслали ему 5 руб. Потом я куплю и вышлю ему тот пистолет, о котором он мечтает.^[31-2]

Твой Сергей Есенин.

На конверте:

Примечания

207. Н. К. Вержбицкому. 6 марта 1925 г. — публикация: Есенин 5 (1962), с. 199—201.

Печатается по автографу (письмо — Государственный литературный музей Российской Федерации; конверт — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва), ф. Г. В. Бебутова). На конверте три почтовых штемпеля: «Москва. 13.3.25. IX почтовое отд.». На его ретушированной фотографии (Николай Вержбицкий. «Встречи с Есениным: Воспоминания» [1961], об. вкл. л. между с. 48 и 49) месяц в дате («13.7.25») ошибочен. Таким образом, письмо ушло в Тифлис спустя неделю после того, как было написано.

^[1] Дорогая дадя Коля! — Есенин пародирует орфографию адресованного ему письма Г. С. Назарова от 19 янв. 1925 г.: «Дорагая дадя Сирёж ‹...› дадя Коля» (Письма, 267).

^[2] Вот я и в Москве — Есенин приехал с Кавказа в Москву 1 марта 1925 г.

^[3] Федя... — Возможно, Ф. Зорин. Адресат пишет об этом человеке как о «старом приятеле» Есенина, который «когда-то работал» с ним «в московской типографии Сытина» (Николай Вержбицкий. «Встречи с Есениным: Воспоминания» [1961], с. 95).

^[4] Я буду здесь недолго ~ приеду на Кавказ — 21 марта Вержбицкий отвечал: «Твоя идея вернуться на Кавказ хороша, только надо сейчас устремляться к Сухуму, Гаграм и т. п. Приезжай, вместе катнем» (Письма, 274). Есенин выехал из Москвы в Баку 27 марта.

^[5] О твоих делах вот что: всех поднял на ноги. Для библ‹иотеки› у Кольцова не подойдет по коммерч‹еским› соображ‹ениям›, а в самом журнале пойдет — Выполняя просьбу Вержбицкого, Есенин пытался устроить публикацию его произведений в центральных изданиях. Речь, в частности, идет о библиотечке журнала «Огонек», который вел тогда М. Кольцов. 21 марта Вержбицкий писал Есенину: «... спасибо тебе за хлопоты и память. Я знаю, как тяжело и неприятно заниматься чужими делами, тем более на расстоянии 3 тысяч верст. Я тебе этого никогда не забуду. Меня не огорчают первые неудачи. Это так естественно. В каждой редакции есть свои хорошо притершиеся люди, и они обеспечивают материалом больше, чем нужно. Кому какое дело до Вержбицкого, сидящего в Тифлисе. Надо дать что-нибудь исключительное, чтобы обратили внимание и зачесали в затылках. А меня на исключительное не хватает, тем более сейчас я ради хлеба пишу только в газету, хочу настукать денег, чтобы в конце мая поехать на два месяца отдыхать к морю» (Письма, 273—274). В следующем письме от 27 марта 1925 г. Вержбицкий продолжал: «Сую в конверт еще одну, только что состряпанную, еще тепленькую вещичку „Лед на голову“. Она очень трогательна, смешна и современна. Мой жанр. Я думаю, что от этого пустячка даже по коммерческим соображениям не откажется Кольцов. Пусть тиснет в „Огоньке“. А те три, что я послал для библиотечки, пусть считаются за мной» (Письма, 276; о каких трех рассказах идет речь, неизвестно; рассказ «Лед на голову» — газ. «Заря Востока», 1925, 29 марта, № 839 — в центральной печати не появился, и позднее автор включил его в свою кн. «Тифлисские рассказы», [Тифлис, 1926], с. 60—65). Далее в этом же письме Вержбицкий просит: «Сереженька, помоги мне. Не забывай меня. Напиши мне: кому, что и как посылать. Смерть хочу печататься!» (Письма, 276).

^[6] С «Прожектором» тоже говорил — Отвечая Есенину 21 марта 1925 г., Вержбицкий заметил: «В „Прожекторе“ поднажми, потому что рассказ я им послал неплохой и с пролетарской идеологией» (Письма, 274; о каком рассказе идет речь, неясно).

^[7] ... только прибавляется одним редактором больше в лице пишущего эти строки. ~ ^[7-2] Сделаю просто альманахом... — Речь идет о планировавшемся выпуске альманаха «Поляне» (подробнее см. письмо 211 и коммент. к нему).

^[8] На днях покупаю сестрам квартиру — Замысел Есенина не осуществился.

^[9] Вчера была домашняя пирушка. Пильняк ~ Ионов ~ Наседкин, я и сестра — По-видимому, на основе косвенных данных, приведенных в воспоминаниях В. Ф. Наседкина (Восп., 2, 304; сб. «С. А. Есенин: Материалы к биографии» / Отв. ред. Н. Б. Волкова, с. 213—214), к этому дню (5 марта) некоторые комментаторы (см., напр., Есенин 6 (1980), с. 352, без указания источника сведений) приурочили знакомство Есенина с Софьей Андреевной Толстой. В 1995 г. были опубликованы (кое-где с неверной хронологической последовательностью расположения частей текста) связанные с именем Есенина записи С. А. Толстой в ее настольном календаре 1925 г. (журн. «Наше наследие», М., 1995, № 34, с. 60—65; публ. Т. Г. Никифоровой). Обращение к этому документальному источнику показывает, что первая встреча Есенина с С. А. Толстой состоялась 10 марта. Из участников «пирушки» 5 марта при этом присутствовали, кроме Есенина и его сестры Екатерины, только Б. Пильняк и И. Ионов (там же, с. 60).

^[10] Нарезались в доску. Больше всего, конечно, мы с Ионовым — В те дни Ионов, совмещавший тогда руководство Госиздатом РСФСР и его ленинградским отделением, крайне тяжело переживал кризисное, как ему казалось, положение дел в руководимом им учреждении. 14 марта он обратился с письмом к наркому А. В. Луначарскому, где назвал московский Госиздат «подкидышем нашего государства». «Пребывание в Москве настолько меня изломало, что я решил от издательской работы совсем уйти. С этой целью я написал заявление в Ленинградский Губком ‹РКП(б)›, который категорически отверг мою отставку и обязал восстановить Ленгиз, — продолжал Ионов. — Вы больше других понимаете значение подлинного книгоиздательского дела, так придите на помощь Ленгизу. Во имя нашей, новой книги дайте нам возможность работать» (Государственный архив Российской Федерации (Москва), ф. Народного комиссариата по просвещению). Просьба Ионова была удовлетворена: с 20 по 26 марта в Госиздате прошел ряд совещаний о разграничении полномочий Госиздата РСФСР и его ленинградского отделения (там же), и Ионов получил возможность продолжить свою издательскую деятельность на условиях, ему необходимых.

^[11] ...он позвонил и сказал, что едет в Ленинград. Дня через три вернется — Действительно, 10 марта Ионов вновь встретился с Есениным в Москве (см. выше).

^[12] Он ‹Ионов› предлагает мне журнал издавать у него, но я решил здесь, все равно возиться буду не я, а Наседкин. — Предполагалось, что В. Наседкин станет секретарем этого издания; более подробно о тогдашних издательских планах Есенина сказано в письме 211 и коммент. к нему. В то время они не реализовались. Как вспоминал Наседкин, «в конце осени ‹1925 г.› Есенин опять гадал о своем журнале. С карандашами в руках втроем вместе с Софьей Андреевной ‹Толстой-Есениной› мы несколько вечеров высчитывали стоимость бумаги, типографских работ и других расходов...» (сб. «С. А. Есенин: Материалы к биографии», с. 235). Этот проект также не осуществился.

^[13] Воронский в «Кр‹асной› нови» — Первый номер этого журнала за 1925 г. готовился и вышел в свет без участия А. Воронского (см., напр., письмо 194 и коммент. к нему). Однако редактор журн. «Красная новь» употребил все свои возможности, чтобы вернуться к действительному руководству журналом. К началу марта 1925 г. это ему удалось, о чем он уведомил поддерживавшего его М. Горького: «У меня в редакции перемены: тов. Раскольников заменен Ярославским. Он — не напостовец. Я снова получил возможность работать в „Нови“. Моя редколлегия в новом составе работе не мешает. ‹...› В верхах напостовцы терпят поражения. ‹...› Хорошо, если литературная атмосфера несколько очистится, а то очень тяжело было» (в кн. «Архив А. М. Горького», М., 1965, т. X, кн. 2, с. 17—18). См. также коммент. ниже.

^[14] Поэма моя идет там — «Анна Снегина» была опубликована в № 4 журн. «Красная новь» за 1925 г.

^[15] Присылай, что имеешь, на Галю — Отвечая Есенину, Вержбицкий писал 27 марта 1925 г.: «По-дружески, не обижаясь, разделите всю тяжесть исполнения моих назойливых просьб с Галей вместе. Пока плачу́ вам искренней любовью к вам, но так как эта монета не имеет сейчас широкого хождения, то обещаю быть вашим верным рабом и исполнителем всех ваших капризов в недалеком будущем» (Письма, 276).

^[16] Он ‹Наседкин› что-то прихлыстывает за Катькой, и не прочь сделаться зятем, но сестру трудно уломать — Е. А. Есенина и В. Ф. Наседкин зарегистрировали брак 19 дек. 1925 г., когда Есенин находился в больнице. «Свадьбу отпразднуем в Ленинграде, — говорил Есенин новобрачным, по воспоминаниям Наседкина, — у меня на квартире. Я Эрлиху послал телеграмму» (сб. «С. А. Есенин: Материалы к биографии», с. 238).

^[17] Книги моей... — «С. Есенин. Страна советская»

^[18] Скажи Вирапу ~ мы с ним говорили — Отвечая Есенину, Вержбицкий писал 21 марта: «Вирап вообще липовый издатель, и распространять он умеет только сплетни и скверный запах. Однако передам ему твои требования. Насчет 150 руб. он заявил, что это — недоразумение» (Письма, 274).

^[19] ...как «Заря»? Передай Мише большой привет и любовь — Речь идет о М. И. Лифшице. Вержбицкий ответил: «Лифшиц покинул „Зарю“ на 4 месяца, а может быть, и навсегда. Ему здесь тесно» (Письма, 274). «Заря» — газ. «Заря Востока»

^[20] Вардин должен уехать в Баку на место Чагина ~ очень грустный — Вержбицкий по этому поводу сообщал: «Вардин приезжает в Тифлис, но не редактировать, а писать. Чагин как будто остается в Баку. Его не отпускают» (Письма, 274).

^[21] Позвоночник ему ‹Вардину› таки сломали. «На посту» прогорело в пух и прах — И. Вардин (который, по определению Есенина, любил «коммунизм больше литературы» — письмо 175) в своих литературно-политических выступлениях и статьях проявлял себя как последовательный сторонник жесткой линии по отношению к писателям-«попутчикам», проводившейся редакцией журнала «На посту» (ред. Б. Волин, Г. Лелевич, С. Родов; №№ 1—6, 1923—1925 гг.). Сектантская нетерпимость напостовской литературной критики стала в первой половине 1925 г. предметом специального обсуждения как в центральной печати, так и в высших партийных кругах. Эта дискуссия, начатая еще в 1924 г. (см., напр., коммент. к письмам 175 и 190), возобновилась после того, как 1 февр. 1925 г. в «Правде» (№ 26) была опубликована «Резолюция 1-й Всесоюзной конференции пролетарских писателей: (По докладу тов. Вардина)», где утверждался «принцип гегемонии» пролетарской литературы, принцип «упорной, систематической борьбы этой литературы за победу, за поглощение всех видов и оттенков буржуазной и мелкобуржуазной литературы» (выделено в первоисточнике).

11 февр. (№ 34) та же газета напечатала («в порядке предварительной дискуссии») статью Н. Осинского «К вопросу о „литературной“ политике партии», резко полемичную по отношению к указанной резолюции. Осинский, в частности, писал:

Через неделю в дискуссии выступил заведующий отделом печати ЦК РКП(б) И. М. Варейкис. В статье «О нашей линии в художественной литературе и о пролеткультах» он изложил точку зрения руководства партии на этот счет:

Следующим шагом высшего партийного руководства страны в упорядочении своей литературной политики стало создание специальной «Комиссии Политбюро „О пролетарских писателях“» (официальное название этой комиссии приводится здесь впервые; в печати 1920-х гг. ее именовали «Литературной комиссией при ЦК РКП(б)» — см., напр., журн. «На литературном посту», М., 1926, № 5/6, с. 65). Председателем ее был назначен И. М. Варейкис, а членами — Н. И. Бухарин, М. В. Фрунзе и А. В. Луначарский.

Первое заседание комиссии в указанном выше составе состоялось 23 февр. 1925 г. при участии приглашенных представителей различных литературных организаций (от ВАПП — И. Вардин, С. Родов, Ф. Раскольников, Г. Лелевич; от группы «Перевал» — А. Веселый; от «Кузницы» — Г. Якубовский; от «ЛЕФ» — В. Маяковский и др.) и лиц, персонально ответственных за проведение политики РКП в области литературы (П. И. Лебедев-Полянский, А. К. Воронский, С. И. Канатчиков, В. И. Нарбут и др.).

Протокол этого заседания гласит:

^[22] Пильняк спокойный... — Этот эпитет здесь не случаен. Б. Пильняк был излюбленным объектом оголтелой критики авторов журнала «На посту» (соответствующие примеры см. коммент. к ‹О писателях-«попутчиках»›), так что после мер, предпринятых Политбюро ЦК РКП(б) в отношении «напостовцев», он имел все основания ожидать, что необоснованные нападки на его творчество будут прекращены.

^[23] ...уезжает в Париж. Я думаю ~ съездить тоже, но не знаю, пустят или не пустят — Вержбицкий откликнулся 21 марта: «Плюнь на Париж — там угоришь. Это Пильняк заблудился в русском быте и в русской революции. А ты-то?! Плюнь!» (Письма, 274). Поездка Есенина за границу в 1925 г. не состоялась.

^[24] Жорж ~ печатает роман и повесть в «Нов‹ом› мир‹е›» — Г. Ф. Устинов опубликовал в журнале «Новый мир» (№№ 2-3 за 1925 г.) повесть «Черный ветер». О каком романе идет речь, не установлено.

^[25] Присылай туда ‹в «Новый мир»›. Я сказал. Редакторы свои... — Вержбицкий отвечал Есенину 27 марта 1925 г.: «Голубь Сережа, в связи с переменами в „Красной нови“ моя рукопись, наверное, затерлась и сгинула. Я перечел этот рассказ „Пустое место“ и думаю, что ему стыдно валяться в моем обшарпанном письменном столе. Не „Красная новь“, так „Новый мир“. Устрой, мой дружище! Сунь его так, чтобы прочел кто-нибудь из понимающих. Надо же мне когда-нибудь вылезать на свет, а ехать сейчас в Москву — не с руки — потеряю отдых, потеряю золотое здешнее лето» (Письма, 275). Публикация указанного рассказа не выявлена.

^[26] Дядя... — И. М. Касаткин.

^[27] Напишу обстоятельно с результатами после — Письмо неизвестно.

^[28] Обними Зосю... — Вержбицкий ответил: «Зося шлет тебе горячий привет и очень обрадована твоим обещанием приехать на Кавказ. Она здорова и хочет идти с нами пешком по Военно-Осетинской дороге» (Письма, 274).

^[29] Жоржику скажи, что я ем хлеб «чорний, чорний», такой, какого в Тифлисе нет — Есенин цитирует слова из письма Г. Назарова от 19 янв. 1925 г.: «Ты прасил хлеб. Купили для тебе чорний-чорний хлеб, 15 ф.» (Письма, 268). Назаров вспоминал: «Как-то сели за стол обедать. Дядя Сережа глубоко вздохнул и сказал: „Как хочется настоящего черного хлеба, нашего ржаного“. Сидя за столом, я подумал: „Что такое ржаной?“ Сначала я подумал, что это ржавый, хотя знал, что такого хлеба нет. На другой день я спросил у тети Зоси, что это за ржавый хлеб. Она так засмеялась, что чуть не выронила из рук миску со всякой зеленью. Я попросил у ней денег, чтобы завтра на базаре купить у русских такого хлеба. Купили целую буханку хлеба, притом черствого. Я оглядывал его, нет ли ржавчины на нем. А надо мной все смеялись. И позднее я узнал прелесть настоящего русского ржаного хлеба, который очень любил дядя Сережа» (Государственный литературный музей Российской Федерации; цит. по: Есенин 6 (1980) с. 353).

^[30] Вчера приехала моя мать ~ Нужно держать марку остепенившегося — Е. А. Есенина вспоминала об одном из приездов Т. Ф. Есениной в Москву: «В начале 1924 г. оставалось одно место, где Сергей мало пил, — это деревня... Но потом он и в деревне стал пить. Отец и мать испуганно смотрели на шатающегося Сергея. „Боже мой, Боже мой! вскую оставил мя еси“ — с трудом удерживая слезы, повторял отец. Мать, как всегда, подобралась, выпрямилась, и только частое сморкание выдавало ее душевную тревогу: „Нет, это что-то неладное тут, никогда не был пьяница, и вдруг такая пакость“. Когда мы уезжали в Москву, мать мне по секрету сказала: „В Марьиной роще в Москве есть дача Галкина (эту дачу все знают), там живет гадалка, которая может помочь нам с Сергеем, сходи к ней, ради Бога, я тебя очень прошу“. Через две недели она за нами следом сама явилась в Москву. „Я ведь знаю, ты ничего не сделаешь“, — сказала она мне и отправилась в Марьину рощу. Вернулась она ни с чем. Гадалка уехала» (Государственный литературный музей Российской Федерации; Письма, 167).

^[31] ...Жоржику скажи, пусть он мне напишет. ~ ^[31-2] Потом я куплю и вышлю ему тот пистолет, о котором он мечтает — Вержбицкий ответил: «Жоржик прыгал до потолка, когда я прочел часть твоего письма, касающуюся его. Больше всего его обрадовал, конечно, пистолет. Побежал домой, взяв у меня большой лист бумаги. Будет писать тебе письмо» (Письма, 274). Письмо Назарова Есенину, поступившее в Российском государственном архиве литературы и искусства (Москва) лишь в 1989 г., публикуется здесь впервые (орфография оригинала сохранена):