М. П. БАЛЬЗАМОВОЙ
Конец июля 1912 г. Константиново
Дорогая Маня!
Сердечно благодарю тебя за оба письма. Зачем, зачем тебе знать нужно, Маня, о том, что я сделал[1]? Ты думаешь, что я тебе своим поступком причинил боль, но нет! Зачем? Это пусть лучше знает моя грудь, она так много выносит всего, что и не перечесть. Ты сама, Маня, этим вопросом мучаешь меня. Забудь об этом. Я стараюсь всячески забыться, надеваю на себя маску — веселия, но это еле-еле заметно. Хотя никто, я думаю, не догадывается о моей тоске. Ты ничего никому не открывай об этом. Главное. Меня терзают такие мелкие и пустые душонки, напр<имер>, как Северовы,[2] которые всячески стараются унизить меня перед собою и приносят своими глупыми словами обиду и горечь. Но что делать? Они такие, а я такой. Прости меня, Маня, за такое холодное письмо, я в негодовании на них.
Ох, Маня! Тяжело мне жить на свете, не к кому и голову склонить, а если и есть, то такие лица от меня всегда далеко и их очень-очень мало, или, можно сказать, одно или два.[3] Так, Маня, я живу. Мать нравственно для меня умерла уже давно, а отец, я знаю, находится при смерти,[4] — потому что он меня проклянет, если это узнает, вот так и живи. Людишки, чтобы меня немного успокоить, приносят обиду. Маня, Маня! Зачем ты такая, жалеешь меня, это тебя не стоит. Я еще больше люблю тех, которые мне вредят, хотя и в то же время ненавижу. Зачем тебе было меня любить и меня вызывать и возобновлять в душе надежды на жизнь. Я благодарен тебе и люблю тебя, Маня, как и ты меня, хотя некоторые чувства ты от меня скрываешь. Прощай, прощай, Маня. Ты теперь мне не пиши покамест, а то я уезжаю и адреса точного не могу тебе дать.[5] Я же буду тебе писать каждую почту...
Прощай, дорогая Маня; нам, верно, более не увидеться. Роковая судьба так всегда шутит надо мною. Тяжело, Маня, мне! А вот почему?
Примечания
5. М. П. Бальзамовой. Конец июля 1912 г. — публикация в журнале «Москва», 1969, № 1, с. 216 (неполностью, с неверной датой); сб. «Есенин и современность», Ред. В. Г. Базанов, с. 257—258 (полностью, с другой неверной датой).
Печатается по автографу (Государственный музей-заповедник С.А.Есенина (с. Константиново Рязанской обл.)).
Датируется с учетом содержания письма 6 (см. ниже реальный коммент.). Первая адекватная датировка — Есенин 6 (1980), с. 11.
[1] Зачем, зачем тебе знать нужно, Маня, о том, что я сделал? — Есенин все же уступил просьбам М. Бальзамовой: его рассказ о случившемся см. в письме 11.
[2] Меня терзают такие мелкие и пустые душонки, напр‹имер›, как Северовы... — «Две миловидные барышни Северовы» (определение Н. А. Сардановского: Панфилов, 2, 99) — Александра и Елизавета — были дочерьми священника села Шехмино Рязанской губернии (установлено А. Д. Панфиловым; см. его кн. «Нинесе», М., 1990, с. 108) и частыми гостьями в доме о. Ивана. Очевидно, в июле 1912 г. они гостили в Константинове и (судя по тону реплики Есенина) немало докучали ему.
[3] ...не к кому и голову склонить, а если и есть ~ такие лица ~ их очень-очень мало ~ одно или два — Здесь почти наверняка подразумеваются Г. Панфилов и сама М. Бальзамова.
[4] Мать нравственно для меня умерла уже давно, а отец ~ находится при смерти... — Гиперболизм этого суждения можно вполне объяснить высокой интенсивностью душевных переживаний юноши в тот момент — ведь это письмо, как и некоторые другие письма Есенина 1912—1913 гг., относится к категории писанных «не в духе» (письмо 4), в «угнетенном настроении» (письмо 9) или в состоянии «разлаженности» (письмо 19).
Широко известно, что, повзрослев, Есенин постоянно помогал, чем мог, матери и отцу и заботился о них. Сам же он с раннего детства был лишен родительской ласки и заботы. Сестра поэта Е. А. Есенина вспоминала: «Мать пять лет не жила с нашим отцом, и Сергей все это время был на воспитании у дедушки и бабушки... Сергей, не видя матери и отца, привык считать себя сиротою, а подчас ему было обидней и больней, чем настоящему сироте» (Хроника, 1, 16—17). В те годы его отец по-прежнему работал в Москве и бывал на родине лишь наездами, а свою мать Есенин «в детстве принимал за чужую женщину...» (Виноградская С. Как жил Сергей Есенин. М., 1926; цит. по: Хроника, 1, 17). Во время жизни Т. Ф. Есениной «в людях» вне Константинова у нее родился внебрачный сын А. Разгуляев (об этом см., напр.: Панфилов, 2, 54—58). Вернувшись по воле мужа, не давшего ей развода, в немилую ей прежнюю семью, она не могла дать радости и своим детям. По воспоминаниям С. А. Толстой-Есениной, «после своего возвращения от деда он ‹Сергей› жил некот‹орое› время с матерью и Екат‹ериной› и говорил, что мать в то время много пила и била их» (Государственный музей Л. Н. Толстого).
Все эти обстоятельства, скорее всего, и стали причиной горьких слов юноши. См. также письмо 237.
Что касается отца, то, независимо от всевозможных разногласий с ним (особенно частых в 1912—1913 гг. — см. письма 14, 19, 26), Есенин постоянно говорил о нем немало хорошего. По свидетельству Н. А. Сардановского, «даже в периоды полного разлада с отцом ‹...› приходилось слышать о нем от Сергея восторженные отзывы. По его словам выходило, что папаша его и красавцем был в молодости, и очень умен, и необычайно интересен как собеседник (я бы сказал, что Александр Никитич действительно даром хорошей разговорной речи обладал). Свой первый гонорар ‹...› Есенин целиком отдал отцу...» (цит. по: Есенин 6 (1980), с. 238).
[5] ...я уезжаю и адреса точного не могу тебе дать — Отсюда следует, что комментируемое письмо написано перед отъездом Есенина из Константинова. В то же время в письме 6 есть такие слова: «Перед моим отъездом недели за две — за три у нас ‹т. е. в Константинове› был праздник престольний...» (который, как уже упоминалось, приходился на 8 июля). Из сопоставления этих фактов явствует, что данное письмо, бесспорно, написано в третьей декаде июля 1912 г. (скорее всего, ближе к концу месяца). |
