Письма » Ширяевцу А. В., 24 июня 1917 г.

Хе-хе-хо, что ж я скажу тебе, мой друг, когда на языке моем все слова пропали,^[1] как теперешние рубли.^[2] Были и не были. Вблизи мы всегда что-нибудь, но уж обязательно сыщем нехорошее, а вдали все одинаково походит на прошедшее, а что прошло, то будет мило, еще сто лет назад сказал Пушкин.^[3]

Бог с ними, этими питерскими литераторами, ругаются они, лгут друг на друга, но все-таки они люди, и очень недурные внутри себя люди, а потому так и развинчены.^[4] Об отношениях их к нам судить нечего, они совсем с нами разные, и мне кажется, что сидят гораздо мельче нашей крестьянской купницы.^[5] Мы ведь скифы, приявшие глазами Андрея Рублева^[7] Византию^[6] и писания Козьмы Индикоплова с поверием наших бабок, что земля на трех китах стоит,^[8] а они все романцы, брат, все западники,^[9] им нужна Америка, а нам в Жигулях песня да костер Стеньки Разина.^[10]

Тут о «нравится» говорить не приходится,^[4-2] а приходится натягивать свои подлинней голенища да забродить в их пруд поглубже и мутить, мутить до тех пор, пока они, как рыбы, не высунут свои носы и не разглядят тебя, что это «Ты». Им все нравится подстриженное, ровное и чистое, а тут вот возьмешь им да кинешь с плеч свою вихрастую голову, и боже мой, как их легко взбаламутить.

Конечно, не будь этой игры, весь успех нашего народнического движенья был бы скучен, и мы, пожалуй, легко бы сошлись с ними. Сидели бы за их столом рядом, толковали бы, жаловались на что-нибудь, а какой-нибудь эго-мережковский приподымал бы свою многозначительную перстницу и говорил: гениальный вы человек, Серг. Ал. или Ал. Вас., стихи ваши изумительны, а образы, какая образность, а потом бы тут же съехал на университет, посоветовал бы попасть туда и довольный тем, что все-таки в жизни у него несколько градусов больше при универс<итетской> закваске, приподнялся бы вежливо встречу жене^[11] и добавил: «Смотри, милочка, это поэт из низов...» А она бы расширила глазки и, сузив губки, пропела: «Ах, это вы самый, удивительно, я так много слышала, садитесь». И почла бы удивляться, почла бы расспрашивать, а я бы ей, может быть, начал отвечать и говорить, что корову доят двумя пальцами, когда курица несет яйцо, ей очень трудно, и т. д. и т. д.

Да, брат, сближение наше с ними невозможно. Ведь даже самый лучший из них, Белинский, говоря о Кольцове, писал «мы», «самоучка», «низший слой» и др.,^[12] а эти еще дурее.

Но есть, брат, среди них один человек, перед которым я не лгал, не выдумывал себя и не подкладывал, как всем другим, это Разумник Иванов. Натура его глубокая и твердая, мыслью он прожжен,^[13] и вот у него-то я сам, сам Сергей Есенин, и отдыхаю, и вижу себя, и зажигаюсь об себя.

На остальных же просто смотреть не хочется, с ними нужно не сближаться, а обтесывать, как какую-нибудь плоскую доску, и выводить на ней узоры, какие тебе хочется. Таков и Блок, таков Городецкий, и все и весь их легион.^[14]

Бывают, конечно, сомнения и укоры в себе, что к чему и зачем все это, но как только взглянешь и увидишь кого-нибудь из них, так сейчас же оно, это самое-то, и всплывает. Люботно́^[15] уж больно потешиться над ними, а особенно когда они твою блесну на лету хватают, несмотря на звон ее железный. Так вот их и выдергиваешь, как лещей или шелесперов.^[16]

Я очень и очень был недоволен твоим приездом туда.^[18] Особенно твоими говореньями с Городецким. История с Блоком мне была передана Миролюбовым с большим возмущением,^[20] но ты должен был ее так не оставлять^[21] и душой своей не раскошеливаться перед ними.^[19] Хватит ли у них места вместить нас? Ведь они одним хвостом подавятся, а ты все это делал.

В следующий раз мы тебя поучим наглядно, как быть с ними, а пока скажу тебе об издательствах: Аверьянов сейчас купил за 2 ½ тыс. у Клюева полн<ое> соб<рание>^[22] (выш<едшие> кн<иги>) и сел на них. Дела у него плохи, и издатель он шельмоватый. «Страда» — это просто случайные сборники под редакц<ией> Ясинского,^[23] а остальные журналы почти наполовину закрыты.

Мой план: обязательно этой осенью сделать несколько вечеров,^[24] а потом я выпускаю книгу в одном издат<ельстве>^[25] с платой по процентам и выпущу сборник «пятерых» — тебя, меня, Ганина, Клюева и Клычкова.^[26] (О Клычкове поговорим еще,^[27] он очень и близок нам, и далек по своим воззрениям.) Но все это выяснится совсем там, в сентябре. Стихи посылай в «Скифы», нов<ый> сборн<ик>, и «Заветы»^[28] на имя Разумника Васильевича Иванова, Царское Село, Колпинская, 20. Это не редакция там, а его квартира. Ему посылать лучше, он тебя знает, и я ему о тебе говорил. А пока всего тебе доброго.

Твой Сергей.

Константиново.

Примечания

82. А. В. Ширяевцу. 24 июня 1917 г. — публикация в журнале «Русская литература», 1962, № 3, с. 175—178 (в статье В. Земскова и Н. Хомчук «Есенин и Ширяевец»; неполностью, с неточностями). Полный текст — Есенин 5 (1962), с. 126—128, с неточностями.

Печатается по автографу (Самарский областной историко-краеведческий музей им. П. В. Алабина).

В первом предложении после слов «все слова» было: «о них». В третьем абзаце после слов «... как их легко взбаламутить» зачеркнуто: «только стоит слегка повести против шерсти». Девятый абзац (после слов «...как лещей или шелеспёров») был начат фразой: «Деды-то наши их медведями тешили, а они нас потешают просто сами».^[17]

^[1] ...все слова пропали... — Написав первоначально перед словом «пропали» слова «о них», Есенин, очевидно, имел в виду (как явствует из последующего текста) столичных литераторов.

^[2] ...как теперешние рубли — В годы первой мировой войны постепенно были изъяты из обращения золотые и серебряные монеты рублевого достоинства (их заменили бумажные).

^[3] ...что прошло, то будет мило ~ сказал Пушкин — У Пушкина в стихотворении «Если жизнь тебя обманет...» (1825): «Что пройдет, то будет мило».

^[4] Бог с ними, этими питерскими литераторами ~ ^[4-2] Тут о «нравится» говорить не приходится... — Судя по всему, в неизвестном ныне письме Ширяевца Есенину был вопрос приблизительно такого содержания — нравится ли тому отношение петроградских литераторов к поэтам из народа? Сам Ширяевец мог получить представление об этом из писем к нему В. Ходасевича (от 19 дек. 1916 г.) и Н. Клюева (от 4 мая 1917 г.). Ходасевич, в частности, писал: «Мне не совсем по душе весь основной лад Ваших стихов, — как и стихов Клычкова, Есенина, Клюева: стихи „писателей из народа“. <...> И в Ваших стихах, и у других, упомянутых мной поэтов, — песня народная как-то подчищена, вылощена. Все в ней новенькое, с иголочки, все пестро и цветисто, как на картинках Билибина. Это — те „шелковые лапотки“, в которых ходил кто-то из былинных героев, — Чурило Пленкович, кажется. А народ не в шелковых ходит, это Вы знаете лучше меня» (журн. «De visu», М., 1993, № 3, с. 30; выделено автором). Мнение «другой стороны» было обозначено Клюевым, который написал в Ташкент: «Милый Шура. <...> Умоляю не завидовать нашему положению в Петрограде. Кроме презрения и высокомерной милости, мы ничего не видим от братьев образованных писателей и иже с ними» (публ. Г. Маквея в кн.: Клюев Н. Соч. [Мюнхен,] 1969, т. 1, с. 199). По-видимому, Ширяевец попросил высказаться об этом и Есенина, что и было сделано в комментируемом письме.

^[5] ...нашей крестьянской купницы — Купница (от «ку́пно» — вместе) здесь: сообщество, артель. Ср. с названием издательства «Московская Трудовая Артель Художников Слова» (1918—1920), созданного Есениным, С. Клычковым, П. Орешиным и др.

^[6] Мы ведь скифы, приявшие ~ Византию ... — Появление понятия «скифы» в есенинском лексиконе не случайно. В февр.-мае 1917 г. поэт находился в постоянном общении с идеологом «скифства» Ивановым-Разумником (см. шестой абзац комментируемого письма). Критик был основным автором предисловия к сб. 1 «Скифы», написанного уже после Февральской революции. Есенин (разумеется, знакомый с идеями этого предисловия по устным беседам с Ивановым-Разумником) до отъезда на родину, скорее всего, успел прочесть и его текст: оно было поставлено в сб. 1 «Скифы» (вместе с есенинской «Марфой Посадницей») весной 1917 г., когда сборник был уже не только набран, но и отпечатан (о чем свидетельствует отдельная пагинация этих двух сочинений, выполненная римскими цифрами).

В пользу такого предположения говорит полемическая перекличка комментируемых слов Есенина со следующими фразами предисловия к сб. 1 «Скифы»: «Скифами при дворе Византийца чувствовали себя мы <...>. Мы чувствовали себя одинокими...» (сб. 1 «Скифы», с. VIII). Говоря о «крестьянской купнице» как о «скифах, приявших <...> Византию», Есенин недвусмысленно обозначает здесь отличие направленности своего «скифства» от «скифства» Иванова-Разумника.

^[7] ...глазами Андрея Рублева... — Эта ремарка по существу проясняет один из ведущих моментов есенинского «скифства»: здесь идет речь о прямом продолжении «крестьянской купницей» художественных традиций своих древнерусских предков. Именно в этом ключе рассматривал тогда есенинскую поэзию его собрат по «купнице» Клюев: «Ведь это то же самое, что в Гурьевских росписях церкви Златоуста, что на Коровниках в Ярославле. Ведь это те же фрески, и в них открывается совершенно новый эстетический мир, необыкновенно поучительный для понимания русской души» (окт. 1916 г.; Письма, 312; проведена параллель с творчеством изографа XVII века Гурия Никитина).

^[8] ...писания Козьмы Индикоплова ~ на трех китах стоит... — Впервые об этом средневековом авторе Есенин, по-видимому, услышал в кругу редакции журнала «Млечный Путь». В опубликованной там статье «Миниатюры раннего средневековья» (1915, № 6, с. 87; подпись — В. Ш.) о Козьме (Косме) говорилось: «К началу VI-го века относится весьма любопытный манускрипт Космы Индикоплова, александрийского купца и путешественника, <...> составившего описание-„топографию“ всех виденных им стран и известных ему понаслышке. <...> Косма Индикоплов отвергает птолемеевское учение о шаровидности земли и считает ее плоской и прямоугольной, обнесенной стенами, на которых покоится небесный свод». Годом позже вышло обширное исследование Е. К. Редина «Христианская топография Козьмы Индикоплова по греческим и русским спискам. Часть первая» (М., 1916), без сомнения, читанное поэтом. Имя космографа чуть позднее появится и в его «Инонии»: «Новый пришел Индикоплов».

^[9] ...а они все романцы ~ все западники — Ср. с дневниковой записью А. Блока от 4 янв. 1918 г. о высказываниях Есенина в беседе с ним: «Вы — западник. Щит между людьми. Революция должна снять эти щиты» (Восп., 1, 175).

^[10] Им нужна Америка, а нам в Жигулях песня да костер Стеньки Разина — Америка в данном случае — поэтический образ, символ каменного и железного города. Возможно, здесь скрыт намек на стихотворение А. Блока «Новая Америка» (1913; в первой публикации под загл. «Россия») с его заключительными строфами:

В письме не случайно противопоставлены Америке «в Жигулях песня да костер Стеньки Разина». Там, на Волге, в Жигулевских горах собирал свою «молодецкую вольницу», чтоб «тягаться с кривдою», разудалый атаман. Эти овеянные народными преданиями места были родными для Ширяевца (по названию волжского села — его псевдоним). Они воспеты поэтом во многих стихотворениях. Одно из них — «Ширяево» — явно отозвалось в письме Есенина. Ср.:

В свою очередь, есенинские слова «костер Стеньки Разина», судя по всему, стали для Ширяевца побудительным мотивом к переработке его стихотворения «Утес Разина» (1915). В ранней редакции оно начиналось так:

Следующая редакция открывалась уже строфой:

^[11] ...какой-нибудь эго-мережковский ~ приподнялся бы вежливо встречу жене... — Имя Д. С. Мережковского и намек на его жену З. Н. Гиппиус даны здесь в собирательном смысле. Прямое обращение Есенина к этим именам см. в письмах 44, 49, 64, а также в «Даме с лорнетом».

^[12]

...Белинский, говоря о Кольцове, писал «мы», «самоучка», «низший слой» и др…— Речь идет о статье В. Г. Белинского «О жизни и сочинениях Кольцова» (1846), где есть такие суждения: «...как ни коротко мы знали Кольцова лично, но не заметили в нем никаких признаков элементарного образования. <...> При всех его удивительных способностях, при всем его глубоком уме, — подобно всем самоучкам, образовавшимся урывками, почти тайком от родительской власти, Кольцов всегда чувствовал, что его интеллектуальному существованию недостает твердой почвы и что, вследствие этого, ему часто достается с трудом то, что легко усваивается людьми очень недалекими, но воспользовавшимися благодеяниями первоначального обучения»; «Всем известно, какова вообще наша семейственная жизнь и какова она в особенности в среднем классе, где мужицкая грубость лишена добродушной простоты и соединена с мещанскою спесью, ломаньем и кривляньем» (в кн. А. В. Кольцова «Стихотворения», СПб., 1905 («Русская классная библиотека, издаваемая под редакциею А. Н. Чудинова. Пособие при изучении русской литературы» (РКлБ), вып. XXIX), с. 105, 104; под загл. «Жизнь и произведения А. В. Кольцова»; выделено комментатором). Однако ни в этих словах, ни во всей статье нет и намека на то обидное снисхождение к Кольцову, которое видит Есенин в словах критика. Более того, в статье Белинского с явной иронией говорится о тех, кто относился к Кольцову барственно-пренебрежительно: «Большею частью в нем видели русского мужичка, который, едва зная грамоте, сам собою открыл и развил в себе способность писать стишки, и притом недурные» («Соч. В. Г. Белинского в четырех томах. 4-е изд.», СПб.: Ф. Павленков, 1911, т. 4, стб. 403). Впрочем, данные слова вполне могли остаться вообще неизвестными Есенину — ведь в вышеуказанном издании РКлБ, где текст Белинского дан в сокращении, их просто нет.

^[13] ...есть ~ один человек ~ Разумник Иванов. ~ Натура его глубокая ~ мыслью он прожжен... — Отношение Есенина к Иванову-Разумнику, сформулированное здесь, не изменилось до конца жизни поэта (см., напр., его письма к критику — письма 108 и 114). С. Борисов, общавшийся с Есениным в 1923—1924 гг., вспоминал, что тот «весьма теплые чувства сохранил к Иванову-Разумнику» (Материалы, с. 392). Более подробно об их взаимоотношениях см. книгу Л. Карохина «„Человек, перед которым я не лгал...“: Сергей Есенин и Иванов-Разумник» (СПб., [1997]).

^[14] На остальных же просто смотреть не хочется. ~ Таков и Блок ~ и все ... — Тремя годами раньше в тех же выражениях писал Ширяевцу и Клюев: «Блока я знаю лично — он такой же, как и все» (из письма от 28 июня 1914 г. — журн. «De visu», М., 1993, № 3, с. 22).

^[15] Люботно́ (от ряз. диал. «любота») — по душе.

^[16] Шелеспёр (шелешпёр, желеспёр; др. назв. также — жерех, белесть) — Aspius aspius, рыба семейства карповых (Cyprinidae).

^[17] Деды-то наши их медведями тешили... — Фраза, начатая этими словами, была затем вычеркнута автором. По-видимому, Есенин вспомнил, что его деды не были поводчиками медведей, — в отличие от деда Клюева, который, по рассказам внука, «медвежьей пляской сыт был. Водил он медведей по ярмаркам, на сопели играл, а косматый умник под сопель шином ходил. <...> Разоренье и смерть дедова от указа пришла. Вышел указ: медведей-плясунов в уездное управление для казни доставить... <...> Но сопель медвежья жива, жалкует она в моих песнях, <...> аукает в сердце моем, моих снах и созвучиях...» (журн. «Красная панорама», Л., 1926, № 30, 23 июня, с. 13). Скорее всего, примерно теми же словами Клюев повествовал об этом и Есенину.

^[18] ...недоволен твоим приездом туда... — Речь идет о поездке Ширяевца в Петроград в мае 1915 г. По его собственному признанию, он «все время чувствовал себя там растерянным, все время находился в каком-то обалдении от всего виденного» (из письма В. С. Миролюбову от 10 марта 1916 г. — журн. «De visu», М., 1993, № 3, с. 28).

^[19] ...особенно твоими говореньями с Городецким. ~ ты должен был ~ душой своей не раскошеливаться перед ними — Схожий совет был дан Ширяевцу Клюевым еще 3 мая 1914 г.: «Я предостерегаю тебя, Александр, в том, что тебе грозит опасность, если ты вывернешься наизнанку перед Городецкими. Боже тебя упаси исповедоваться перед ними, ибо им ничего и не нужно, как только высосать из тебя все живое, новое, всю кровь, а потом, как паук муху, бросить одну сухую шкурку» (журн. «De visu», М., 1993, № 3, с. 20). Тем не менее, общение с Городецким во время пребывания в Петрограде стало для Ширяевца одним из самых сильных впечатлений. Он «...в особенности был очарован Сергеем Городецким», — свидетельствовал один из ташкентских друзей Ширяевца («Книга для чтения по истории новейшей русской литературы / Сост. В. Л. Львов-Рогачевский», Л., 1925, 2-е испр. и доп. изд., с. 166). Городецкий же, посылая 4 июня 1915 г. Есенину свою совместную с Ширяевцем фотографию, не удержался от снисходительного тона: «Приехал Ширяевец. Тяжеловат и телеграфом пахнет. От города голову потерял» (Письма, 200).

^[20] История с Блоком мне была передана Миролюбивым с большим возмущением... — Вероятно, Миролюбов передал Есенину то, что сообщил ему в письме от 10 марта 1916 г. сам Ширяевец:

«Сладко журчащий о России, о русском народе г. Блок, оказывается, не расположен заводить знакомства с писателями из народа. Не принял меня, а до меня не принял Сергея Клычкова (по рассказу А. Тинякова), который тщетно пытался познакомиться с ним. Один только Есенин попал к нему, да и то обманным путем (тоже по рассказу Тинякова). Честь и слава! Оно, конечно, не подобает потомку крестоносцев иметь дело с разным сбродом... <...> Знакомство мое с г. Блоком кончилось тем, что, после нескольких писем к нему и вызовов по телефону, я, явившись к нему, поторчал в прихожей, и горничная вынесла мне книгу его „Стихи о России“, которую я купил в магазине и с которой явился к их степенству с просьбой дать автограф. Автограф-то в книге был, но автора видеть не сподобился... Мерси и на том, что увидал горничную знаменитости...» (журн. «De visu», М., 1993, № 3, с. 29).

Сохранилась записка Ширяевца, переданная Блоку через горничную: «Глубокоуважаемый Александр Александрович, не откажите в просьбе надписать эту книгу стихов Ваших о России. Я глубоко уважаю Вас за них, и вообще люблю Вашу поэзию. Мне страшно хочется иметь Ваш автограф — если можете, прошу исполнить мою просьбу. Я уже писал Вам, но Вы не ответили. Больше надоедать не буду, т. к. сегодня уезжаю в Азию (около 5000 верст отсюда), где наверно и подохну. Имею автографы З. Гиппиус и Д. С. Мережковского, надеюсь, и Вы не откажете. Напишите хотя бы в таком духе: „Убирайтесь к черту“... С совершенным почтением Александр Ширяевец. 1-VI. 915» (журн. «Волга», Саратов, 1973, № 8, авг., с. 187, в статье В. Земскова «Александр Ширяевец — друг Есенина»).

^[21] ...ты должен был ее так не оставлять... — Есенин, очевидно, не мог знать о том, что Ширяевец, посылая Блоку в конце 1916 г. свою книгу «Запевка», сопроводил ее не лишенным сарказма инскриптом: «Александру Александровичу Блоку в память приветливого приема Александр Ширяевец» (журн. «Волга», Саратов, 1973, № 8, авг., с. 188; выделено автором).

^[22] Аверьянов сейчас купил за 2 ½ тыс. у Клюева полн<ое> соб<рание>... — Из договора издателя с поэтом: «1917 года Марта 9 дня. Я, Николай Алексеевич Клюев, получил от Михаила Васильевича Аверьянова пятьсот рублей, в счет следуемых мне двух тысяч пятисот рублей за проданные мною Аверьянову права издания моих сочинений, а именно:

1) написанных и изданных до сего времени отдельными книгами и брошюрами и 2) новых сочинений в количестве около ста стихотворений в количестве трех тысяч экземпляров» (сб. «Russian Literature Triquarterly», Ann Arbor, 1972, № 4, p. 382; публ. Г. Маквея).

^[23] «Страда» ~ сборники под редакций Ясинского... — Вышло всего два сборника «Страда» — в 1916 и в 1917 гг. В первом напечатано стихотворение Есенина «Теплый вечер» (впоследствии публиковалось без загл. и в другой редакции — «Гаснут красные крылья заката...»). Во втором сборнике стихов за подписью Есенина нет, но одно из стихотворений («Ноябрь») подписано литерой «С». Высказано предположение, что его автор — Есенин (подробнее см.: Вдовин В. Забытое стихотворение Есенина. — Газ. «Неделя», М., 1965, 24—30 окт., № 44, с. 11; Вдовин В. Есенин и литературно-художественное общество «Страда». — В сб. «Есенин и русская поэзия», Л., 1967, с. 182—184).

^[24] Мой план ~ осенью сделать несколько вечеров... — Публичное чтение Есениным своих произведений состоялось в нояб.-дек. 1917 г. Самое первое из этих выступлений — «вечер поэзии Сергея Есенина в концертном зале Тенишевского училища» (отр. из объявления — Хроника, 1, 120), состоявшийся 22 нояб. (подробнее об этом — в коммент. к письму 84). В дек. 1917 г. объявлялось об участии поэта в ряде вечеров, организованных его друзьями из левоэсеровских кругов: «Утро народных поэтов» — 3 дек. («Знамя труда», 1917, 3 дек., № 87); вечер памяти декабристов — 14 дек. (там же, 14 дек., № 95); «Вечер народных поэтов» — 21 дек. (там же, 19 дек., № 99); лит.-муз. вечера в клубе Рождественского района партии левых эсеров (ул. Жуковского, 55) — 26 и 27 дек. (там же, 24 дек., № 104).

^[25] ...а потом я выпускаю книгу в одном издательстве... — Имеется в виду, вероятно, «Голубень» [1918]; сборник вышел из печати между 16 и 22 мая 1918 г. в петроградском издательстве «Революционный социализм». О работе Есенина над составлением этого сб. см. письмуах 73 и 75 и коммент. к ним.

^[26] ...и выпущу сборник «пятерых» — тебя, меня, Ганина, Клюева и Клычкова — Этот проект осуществился уже в 1918 г. как сборник «четырех» — «Красный звон» (издательство «Революционная мысль»). В него вошли стихотворения и поэмы Есенина, Ширяевца, Клюева и П. Орешина. Причины изменения числа и состава участников сборника неизвестны.

^[27] О Клычкове поговорим еще... — См. письмо 99 и коммент. к нему.

^[28] Стихи посылай в «Скифы» ~ и «Заветы»... — В сб. 1 «Скифы» Ширяевец не успевал — сборник уже был готов к выходу в свет. Однако в сб. 2 «Скифы» его стихи тоже не появились. Возможно, это связано с тем, что Иванов-Разумник определил их как раз в сборник «четырех» (т. е. в «Красный звон»), к которому он написал вступительную статью «Поэты и революция» (подробнее см. коммент. к письму 85). Скорее всего, сборник «четырех» обязан своим названием именно строчкам Ширяевца

Что касается журнала «Заветы», прекращенного в 1914 г., то вскоре после Февральской революции было объявлено о его возобновлении (газ. «Дело народа», Пг., 1917, 27 апр., № 34). Однако в условиях 1917—1918 гг. этот проект не реализовался