[6] ...Изломанные
И лживые жесты. — Здесь имеются в виду не только «жесты слов» (см. статью «Отчее слово», где Есенин неявно полемизировал с концепцией А. Белого о «жестах звуков», развернуто изложенной в его статьях 1917 г. «Жезл Аарона» и «Глоссолалия» — т. 5 наст. изд., с. 421, 428, 476, 495), но и расширительное понимание жеста как поступка, необходимости добровольно принимать на себя ту или иную личину, элемента актерской игры в жизни поэта. Ср.:
«Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство».
Первая четверть XX в. в искусстве отмечена особым вниманием к языку жестов. В эпоху немого кино язык жестов был единственным способом сказать что-либо с киноэкрана. «Царицей жеста» называли А. Дункан (Луначарский А. В. «Наша гостья» — газ. «Известия ВЦИК», М., 1921, 24 авг., № 186).
[7] В грозы, в бури... ~ То ли ветер свистит... — Существует поверье, что метель и свист ветра происходят от злых духов. В то же время сильный ветер (ураган, буря) является вестником божественного откровения. Бог отвечает Иову из бури; в грозе и буре получает Откровение Иоанн Богослов (Откр. II, 11—20).
[8] Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой. — Слова полемически соотносятся одновременно с В. В. Маяковским и А. Мюссе. Такого эффекта Есенин достигает, используя образ водолаза из «Декабрьской ночи» Мюссе
(«И я блуждал по пропасти забвенья,
Как водолаз по водной глубине...»)
в свойственной В. В. Маяковскому форме словоупотребления неологизмов-прилагательных («архангелов хорал», «капиталова тура», «капиталовы твердыни», «коммунизмовы затоны» и др. — см. Гаспаров М. Л. Владимир Маяковский — сб. «Очерки истории языка русской поэзии XX века. Опыты описания идиостилей», М., 1995, с. 371). В поэме В. В. Маяковского «Люблю» (1921, отд. изданием вышла весной 1922 г. в Москве, затем двумя изданиями в Риге):
«...мира кормилица,
Гипербола
праобраза Мопассанова».
Здесь же:
«...между служб ‹...›
очерствевает сердечная почва»
Ср. также из «Оды революции»:
«...мое,
поэтово
— о, четырежды славься, благословенная!»,
1918
(Маяковский, 2, 13; вошла в сб. «Поэты революционной Москвы». Сост. и предисл. И. Эренбурга, Берлин, 1922).
«Черный человек» Есенина и «Декабрьская ночь» Мюссе — произведения о себе и мире, их герои — поэты. Поднимая со дна души воспоминания об ушедшей любви, герой Мюссе сам сравнивает себя с водолазом. В поэме Есенина «служба ‹...› водолазова» — упрек черному человеку, обнажающему трагедию жизни поэта, продающего жизнь за искусство. Ср. слова, сказанные Есениным А. И. Тарасову-Родионову 23 декабря 1925 г. об Альфреде де Мюссе.
В мировой литературной традиции образы «водолаза» и «перчатки» восходят к известным стихотворениям Ф. Шиллера «Перчатка» и «Водолаз» (известно в русском переводе как «Кубок»), написанных в 1797 г. Наиболее полное издание, в котором есть переводы этих стихотворений В. А. Жуковского и М. Ю. Лермонтова с комментариями, — Шиллер Ф. Собр. соч. в пер. русских писателей под ред. С. А. Венгерова. В 4 т. СПб., 1901—1902 (т. 1, 1901, с. 98—100, 425—426). В комментарии к переводу В. А. Жуковского под названием «Кубок» сказано, что в оригинале стихотворение называется «Водолаз». Здесь же ввиду «большой близости подлиннику» воспроизведен перевод Авдотьи Глинки под названием «Водолаз» (с. 425), а также «Баллада» М. Ю. Лермонтова, в которой есть строки, навеянные шиллеровским «Водолазом» (с. 426—427). Ф. Шиллер называл «Перчатку» эпилогом «Водолаза». Гёте видел «психологическое сходство героев, вызвавших возможность катастрофы, — грубо выражаясь, самодурство короля и дамы» (Шиллер Ф. Собр. соч. в пер. русских писателей... т. 1, с. 427. В личной библиотеке Есенина была также кн. В. Романовского о Шиллере «Поэт-философ», 1910 (списки ГМЗЕ).
Иван в «Братьях Карамазовых» Ф. М. Достоевского, жертвуя своей любовью к Катерине Ивановне, цитирует «Перчатку» Ф. Шиллера (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т., Л., «Братья Карамазовы». Часть 2, кн. 4, глава V «Надрыв в гостиной», 1976, т. 14, с. 175—176). Герой «Черного человека» говорит о поэте, который жертвует жизнью ради искусства. Ср. слова Есенина А. И. Тарасову-Родионову: «Есть нечто, что я люблю выше всех женщин, выше любой женщины, и что я ни за какие ласки и ни за какую любовь не променяю. Это — искусство. ‹...› Вся моя жизнь, кацо, — это борьба за искусство. И в этой борьбе я швыряюсь всем, что обычно другие, а не мы с тобой, считают за самое ценное в жизни. ‹...› Все хотят, чтобы мы были прилизанными, причесанными паиньками» (сб. «С. А. Есенин: Материалы к биографии», 246).
[9] Тих покой перекрестка — В народном сознании «перекрестки чтутся роковыми и нечистыми; тут совершаются чары, заговоры, хоронят самоубийц или найденные трупы и ставят кресты, часовенки для охраны» (Даль, 3, 61). Младшая сестра поэта А. А. Есенина вспоминала: «Мать говорила: „Не приведи Бог в полночь оказаться на перекрестке дорог...“» (Восп., 1, 92).
Перекресток, где дороги пересекаются, образует знак креста — «один из древнейших выразителей ‹...› идеи пространства, окружающего нас со всех сторон» (Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси, М., 1987, с. 550). Символика креста очень значима для Есенина (см. «Ключи Марии»).
[10] Я один у окошка ~ Я один...
И — разбитое зеркало... — Здесь окошко и зеркало — традиционные образы русской национальной жизни — семантически сближены (если иметь в виду окно ночью в освещенном доме, то в нем человек отражается как в зеркале). «В нашем языке окно (уменьш. окошко, оконце), как отверстие, пропускающее свет в избу, лингвистически тождественно со словом око (снк. aksha совмещает оба значения); окно, следоват‹ельно›, есть глаз избы» (Афанасьев А. «Поэтические воззрения славян на природу», том I, 158). «У всех народов существует убеждение, что небесные боги взирают с высоты на землю, наблюдают за поступками смертных, судят и наказуют грешников. Из этих данных объясняются сказочные предания: а) о чудесном дворце, из окон которого видна вся вселенная ‹...›; б) о волшебном зеркальце, которое открывает глазам все — и близкое и далекое, и явное и сокровенное» (Афанасьев А. «Поэтические воззрения славян на природу», том I, 159—160). Зеркало выступает в различных обликах: как правдивое (в старой иконологии — символ Богородицы) и как лживое (древнейший магический предмет общения с нечистой силой).
[11] Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой известкой. — Ср. «Скоро заморозь известью выбелит тот поселок» («Сорокоуст», авг. 1920); «Голубая страна, обсыпанная известкой» («Пугачев», 1921) — упоминание известки соотносит образ с темой «строительной жертвы», (Афанасьев А. «Поэтические воззрения славян на природу», том II, 83—85, 109—110; см., напр., Ветловская В. Е. Творчество Достоевского в свете литературных и фольклорных параллелей. «Строительная жертва». — Сб. «Миф — фольклор — литература». Л., 1978, с. 81 — 113). |
