* * * * *
Аксютка вошел в избу сотского и попросил бабку налить ему воронка.
Бабка в овчинной шубенке вышла в сени и, отвернув кран, нацедила глубокий полоник.
- Где ж Аким-то? - спросил, оглядывая пустую лежанку.
- У свата.
- Обсусоливает все, - смеясь, мотнул головой.
- Что ж делать, касатик, скучно ему. Вдовец ведь...
Надел фуражку и покачнулся от ударившего в голову хмеля.
- Не обессудь, ягодка, дала бы тебе драченку, да все вышли. Оладьями, хошь, угощу?
Вынесла жарницу от загнетки и открыла сковороду.
Аксютка выглядел, какие порумяней, и, сунув горсть в карман, выбег на улицу.
У дороги толпился народ. Какой-то мужик с колом бегал за сотским и старался ударить ему в голову.
Нахлынувшие зеваки подзадоривали драку. Ухабистый мужик размахнулся, и переломившийся о голову сотского кол окунулся расщепленным концом в красную, как воронок, кровь.
Аксютка врезался в толпу и прыгнул на мужика, ударяя его в висок рукояткой ножа.
Народ зашумел, и все кинулись на Аксютку.
- Бей живореза! - кричал мужик и, ловко подняв ногу, ударил Аксютку по пяткам.
Упал и почуял, как на грудь надавились тяжелые костяные колени.
Расчищая кулаками дорогу, к побоищу подбег какой-то парень и ударил лежачему обухом около шеи.
Побои посыпались в лицо, и сплюснутый нос пузырился красно-черной пеной...
- Эх, Аксютка, Аксютка, - стирал кулаком слезу старый пономарь, - подломили твою бедную головушку!..
- Что ж ты стоишь, чертовка! - ругнул он глазеющую бабу. - Принесла бы воды-то... живой, чай, человек валяется.
Опять собрался народ, и отрезвевший мужик бледно тряс губами.
- Подкачнуло тебя, окаянного, мою душу загубил и себя потерял до срока.
- То-то не надо бы горячиться, - укорял пономарь. - Оно, вино-то, что хошь, сделает.
Аксютка поднялся слабо на колени и, свесив голову, отирал слабой рукой прилипшую к щеке грязь.
- На... а... мель... - дрогнул он всем телом и упал навзничь.
- На мельницу, вишь, просится, - жалобно заохала бабка. - Везите его скорей...
Парень, бивший топором Аксютку, болезно смотрел на его заплывшие глаза и, отвернувшись, смахнул каплю слезы.
Мужик побежал запрягать лошадь, а он взял черпак и начал поливать голову Аксютки водой.
Вода лилась с подбородка струей и, словно подожженная, брызгала на кончике алостью...
Положили бережно на сено и помчали на мельницу. Дорогой он бредил о Кареве, пел песни, ругался и срывал повязку.
Карев сидел с Лимпиадой у окна и смотрел, как розовый закат поджигал черную, клубившуюся дымом тучу. По дороге вдруг громко загремели бубенцы и к крыльцу подъехали с Аксюткой.
Он почуял, как в сердце у него закололо шилом. Взял Аксютку, обнял и понес в хату.
- Ложись, ложись, - шептал бледный, как снег...
Лимпиада тряслась, как осина, и рыданья кропили болью скребущую тишину.
Аксютка встал и провел по губам рукой...
- Поди... - глухо прошептал, поманув Карева. - Хвастал я... никого не убивал, - закашлялся он. - Это я так все... выдумал...
Карев прислонил к его голове мокрую тряпку.
* * * * *
Сумерки грустно сдували последнее пламя зари, и за косогором показался, как желтая дыня, месяц.
На плесе шомонили вербы, и укромно шнырял ветерок.
- Липа, -крикнул Аксютка, хватаясь за грудь. - Сложи мне руки... помирать хочу...
Лимпиада с красными глазами подбежала к постели и опустилась на колени.
- Крест на меня надень... - опять глухо заговорил он. - В кармане... оторвался... Мать надела.
Судорожно всхлипывая, сунула в карман руку и, вынув из косы алый косник, продела в ушко креста.
Аксютка горько улыбнулся, вздрогнул, протягивая свесившиеся ноги, и замер.
За окошком кугакались совы.
|